Миф машины

Тезис, касающийся "homo ludens'a", оказался настолько потрясающим, что шокированный переводчик намеренно исказил недвусмысленную фразу Хейзинги о том, что культура является одной из форм игры, заменив ее более поверхностной и общепринятой дефиницией игры как элемента культуры. Но ведь идея того, что человек является не столько "homo sapiens'ом" или "homo ludens'oм", сколько, и, прежде всего, "homo faber'ом", овладела современными мыслителями Запада с такой силой, что даже Анри Бергсон разделял ее. Археологи XIX века до такой степени были уверены в первостепенном значении для «борьбы за существование» каменных орудий труда и оружия, что, когда в 1879 г. в Испании была впервые найдена пещерная живопись эпохи палеолита, «компетентные авторитеты» ничтоже сумняшеся изобличили ее как возмутительную мистификацию на том основании, что для создания элегантных шедевров Альтамиры охотникам Каменного века недоставало ни досуга, ни разума.

Но вот разумом-то homo sapiens был наделен в необыкновенной степени, и разум этот основывался на по возможности полном применении всех органов тела, а не только рук. Пересматривая устаревшие технологические стереотипы, я готов пойти еще дальше, ибо утверждаю, что на каждом этапе развития человека его изобретения и преобразования были направлены не столько на увеличение запасов пищи или на обуздание природы, сколько на утилизацию его собственных гигантских органических ресурсов, а также на выражение его скрытых возможностей, — с тем, чтобы адекватнее ответить на его «сверхорганические» запросы и чаяния.

При отсутствии давления со стороны враждебной окружающей среды разработка человеком своей символической культуры отвечала более непреложной необходимости, нежели потребность в контроле над окружающей средой, — и отсюда следует вывод, что первая как правило и в течение длительного времени имела приоритет и опережала вторую. Среди социологов Лесли Уайт заслуживает уважения в связи с тем, что он придал должное значение этому факту, особо выделив «сообразительность» и «символическую деятельность», — хотя он всего лишь приоткрыл для нынешнего поколения изначальные прозрения отца антропологии Эдварда Тайлора.

Согласно этой точке зрения, эволюция языка — кульминация более простых характерных для человека форм выражения и передачи смысла — обладает несравненно большей важностью для дальнейшего человеческого развития, нежели способность раскалывать хоть целую гору ручных рубил. По сравнению с относительно простой координацией движений, необходимой для пользования орудиями труда, тонкое взаимодействие множества органов, требующееся для производства членораздельной речи, оказалось гораздо более значительным достижением. Эти усилия, вероятно, занимали значительную часть времени, энергии и деятельности раннепервобытного человека, поскольку их конечный коллективный продукт, разговорный язык, на заре цивилизации был куда более сложным и мудреным, нежели весь египетский или месопотамский «набор» инструментов.

Следовательно, рассматривать человека как, в первую очередь, животное, пользующееся орудиями труда, означает не замечать основных глав человеческой истории. В качестве противопоставления этой окаменелой идее я буду развивать взгляд, согласно которому человек, прежде всего, является животным, творящим собственный разум, обуздывающим себя и самопрограммирующим, — и первичным очагом всех видов его деятельности можно считать, прежде всего, его собственный организм и социальную организацию, в которой этот организм обретает более полное выражение. Пока человек не сделал чего-либо из самого себя, он немного мог сделать в окружавшем его мире.

В таком процессе самообретения и самопреобразования орудия труда в узком смысле слова служили не главными оперативными агентами человеческого развития, но лишь вспомогательными инструментами, — ибо техника вплоть до нашего времени никогда не отделялась от более обширного культурного целого, где человек функционировал в присущей себе роли. Что характерно, в древнегреческом термине "τεχνε" не выражено различие между промышленным производством и «изящным» или символическим искусством; и на протяжении значительной части человеческой истории оба аспекта этого термина были неотделимы друг от друга, причем один из них отвечал объективным условиям и функциям, а другой — субъективным потребностям.