Миф о 1648 годе: класс, геополитика и создание современных международных отношений

Лучший способ доказать значение внутринациональных изменений – продемонстрировать разные государственные реакции на военное давление. В Британии, как и во Франции, государственные финансы управлялись военными целями. Англичане несли более тяжелое налоговое бремя, чем европейцы в целом: так, в первой четверти XVIII в. налоги в год на душу населения составляли в Британии 17,6 ливров (во Франции – 8,1 ливров), достигнув отметки в 46 ливров в 1780 г. (во Франции – 17 ливров). Показательно, однако, то, что, хотя в период 1689–1783 гг. от 61 до 74 % общих правительственных трат (исключая обслуживание долга) Британии шло на военные расходы – то есть на самом деле больше, чем во Франции, – эта сумма составляла только 9-12,5 % национального дохода [Brewer. 1989. Р. 40, 89]. Почему же процент национального дохода, выделяемый на военные траты, был меньше, чем во Франции, если общие военные расходы были большими? Как и почему подданные Британии выдерживали большее налоговое бремя? Почему это не привело к национальному мятежу, как во Франции? Поскольку Британия на протяжении всего XVIII в. не сталкивалась ни с банкротством, ни с крупными налоговыми мятежами, можно не без оснований предположить, что финансовая устойчивость и стабильность Британии поддерживалась динамичной расширяющейся капиталистической экономикой, а также послереволюционным соглашением, которое позволило сделать рост налогов и их сбор национальным и относительно бесконфликтным предприятием.

Позиция Британии как регулятора основывалась на производительной капиталистической экономике, которая поддерживала превосходство британского флота. Британия не помещалась ни в одной из чашек весов, а сама держала их в своих руках^[230]. «Континентальные державы всегда отмечали, что традиционно Британия заявляла, что держит весы Европы своей правой рукой, тогда как своей левой рукой она укрепляла собственную гегемонию в океане, в течение двух столетий отвергая какой-либо принцип морского равновесия» [Wight. 1966а. Р. 164]. Британия была не случайным островным tertius gaudens^[231] системы династического уравновешивания сил [Wight. 1978. Р. 171], а сознающим свою роль регулятором системы европейской политики, от которой она отстранялась скорее на социально-экономическом уровне, чем географическом. Мнимое единство общеевропейской политики XVIII в. скрывает две разных концепции геополитического порядка, одной из которых придерживалась капиталистическая Британия, а другой – континентальные династические державы.

5. Геополитически комбинированное и социально неравномерное развитие

Итак, мы можем понять, как более дифференцированное историческое описание международных отношений, основанное на общественных отношениях собственности в различных государствах, ведет к радикальному пересмотру теории Вестфальской системы. В хронологическом отношении фундаментальный разрыв в логике территориального накопления, господствовавшей в международных отношениях, возник благодаря развитию капитализма в Англии. Формирование аграрного капитализма в Англии XVII в., переход от династического суверенитета к парламентскому в конце XVII в. и выработка новой внешнеполитической стратегии после Утрехтского мира привели к тому, что постепенно Британия перестала предъявлять территориальные претензии на континенте. В то же самое время она начала манипулировать старым междинастическим хищническим равновесием посредством новой концепции активного уравновешивания.