Пусть все это правильно или нет, — во всяком случае, у нас нет надежной даты для смерти спасителя, и все попытки хоть как-нибудь согласовать противоречащие друг другу данные оказываются безнадежными. Однако, вышеприведенные факты позволяют догадываться, почему, когда приступили к превращению в историю мифа о рабе божием, отнесли его смерть приблизительно к 30 году нашей эры. Может быть, жизнь Иисуса давно уже рассказывалась вообще не в смысле истории с ее более точными хронологическими указаниями, может быть, первоначально она была чисто - астральной, как это думает Немоевский. Мы можем только повторить, что в хронологическом отношении нет никакой необходимости принимать всерьез, якобы, исторические евангельские даты. Это — прискорбно для тех, кто изображает так называемую историю новозаветной эпохи. Ведь, эти историки черпают свой материал по большей части только из данных евангелий. Однако, пора бы, наконец, хоть раз прислушаться и к голосам еврейских ученых, которые утверждают, что, в действительности, положение вещей не первого, а второго века определило историческую рамку евангельской истории в ее деталях. Гностические секты, из которых вышло христианство, первоначально знали только астрального Иисуса, мифическая «история» которого питалась из пророческих мест, из Исайи, из 21 псалма, равно как и из Премудрости Соломона. В этом отношении они не так уж далеко ушли от фарисеев, «веровавших в судьбу», о чем мы узнаем из Иосифа Флавия и из талмуда, и имевших склонность к астрологическим идеям.
Когда же, после разрушения Иерусалима, фарисеи стали избегать всех подобного рода умозрений и стали придерживаться исключительно закона, — больше того: даже бороться с астрально-мифологической фантастикой, когда новая религия стала проникать в более широкие круги, которые не понимали астрального смысла мифа о Христе и этот миф считали действительной историей, — только тогда мало-помалу стали утрачивать знание астральных связей и начали отыскивать точки соприкосновения для истории Иисуса в ходе самих мировых событий. Гностики же второго века в принципе даже еще и тогда оставались верными астральному характеру истории спасителя, и, может быть, отзвуком поднимающейся борьбы против фарисейского стремления сузить и сделать односторонним религиозное воззрение, борьбы, поднятой «посвященными» в «таинства» астрального понимания, являются слова, брошенные Иисусом по адресу законников: «Горе вам, законникам, что вы взяли ключ разумения (гносис): сами не вошли, и входящим воспрепятствовали» (Лука, 11, 52).
ж) Дохристианский Иисус.
Если припомнить все то, что было сказано выше, то так сильно оспариваемая гипотеза о существовании дохристианского культа Иисуса, может быть, покажется не столь уже парадоксальной и заслуживает все же большего внимания со стороны беспристрастного исторического исследования.
Мы видели, что существовал как дохристианский Христос, так и дохристианский Иисус. В обоих случаях материал для создания этого образа дал Исайя. Существовала вера в страдания и смерть «раба божия», в его воскресение и вознесение к богу, в осуществляемое чрез его посредничество душевное и телесное спасение людей, чего ожидали также от своего мессии и иудеи. Правда, «раб божий» в своей человеческой скудости и бедности не мог уже быть самим мессией, ибо с последним связывается теперь идея земного властелина, которому надлежало победоносно торжествовать над врагами Израиля и восстановить державу Давида, — идея могущественного владыки над жизнью и смертью, которому надлежало сойти с неба, произвести суд над грешниками, основать новое небо, новую землю и начать для верующих в него золотой век[63]. Однако, его явление на землю должно было служить залогом пришествия мессии, а его смерть должна была служить великой искупительной жертвой за грехи людей; без этой жертвы слава мессианского царства не могла быть уделом иудеев. При этом образ «раба божия» то сливался с образом самого Яхве и ему надлежало произвести страшный суд над людьми и ввести народ свой в обетованное царство, то он фигурировал в качестве особого существа рядом или ниже Яхве, в качестве «сына божия», представителя тех «праведников», которым, по словам Платона и Премудрости Соломона, надлежало на земле претерпеть много страданий от своих врагов, а после своей смерти вознестись к богу и получить в удел вечную жизнь. Это было воззрение, ближе всего родственное тому, которое у вне-иудейских народностей жило в религии страдающего, умирающего и воскресающего божественного спасителя, хранилось в тайных культах и исповедовалось некоторыми сектами. Легко допустить, что это, почерпнутое из Исайи, понимание мессианского посланничества было также у евреев тайным учением и в стороне от официальной иудейской религии имело своих последователей, главным образом, в особенно мистически настроенных кругах или сектах.