«Евангельский Христос, понимаемый как действительно историческое явление, был бы явлением, от которого должно было бы содрогаться человечество, личностью, которая могла бы внушать только страх и ужас... Даже когда распался римский и сложился новый мир, Христос не умер. Его обольщение сделалось только еще страшнее; и когда в древний мир влились новые силы, настало время, когда Христос должен был закончить свое разрушительное дело. Он сделался вампиром духовной абстракции, губителем мира. Все соки и силу, кровь и жизнь до самой последней капли высосал он из человечества. Природа и искусство, семья, народ и государство, — все было уничтожено или расторгнуто; и на развалинах разрушенного мира в качестве единственной силы осталось истощенное и изможденное «я», и все же оно было пусто; оно сделалось всеобщей силой и все же на развалинах мира должно было пугаться самого себя и впадать в отчаяние от потери или утраты. Пустое, все поглотившее «я» страшилось самого себя. В этом страшном рабстве воспитывалось человечество».
Последним большим трудом Бауэра был «Христос и цезари. Происхождение христианства из римского эллинизма».
Само заглавие указывает вопрос и ответ на него. Здесь он придает огромное значение личности римского философа-стоика времен Нерона — Сенеки. Последний в своем миросозерцании отошел от мира, духовно противопоставил себя ему, — недаром его идеи слышатся в посланиях Павла. Однако, Сенека не удовлетворился своим внутренним миром, он мечтал претворить свои идеи в действительность здесь, на земле, основать царство добродетели (при Клавдии и Нероне!!!).
Но его попытка захватить власть не удалась, не удалась и стоическая реформация. Настало время великого самоуглубления, ухода в себя, чуждания мира, — в этом проявлялась подлинно духовная, скрытая жизнь той эпохи.
Стоицизм последней, углубленный через платоновские идеи, был на пути к христианству. Однако, его одного было мало, нужен был какой-то формирующий принцип. Этот нашелся в лице оторвавшегося от родной почвы иудаизма, причем Иосиф Флавий был его практическим деятелем, мечтавшим, что его бог здесь, на земле, оснует могучее государство, а Филон был его идейным подготовителем, слившим иудейские и греческие идеи и создавшим свой духовный мир.
Слияние стоицизма и эллинизованного иудаизма дало начало новому религиозному движению с двумя центрами — Римом и Александрией. В Египте, близ Александрии, существовала иудейская секта терапевтов, — она была предшественницей христианства.
Последнее, как новая религия, вышло на свет при императоре Траяне, и письмо Плиния Младшего, в его первоначальной, нехристианизованной редакции, является «метрическим свидетельством», документом о рождении христианства.
Если Бауэр выводит христианство из синкретического (смешанного) философского движения в Риме и Александрии, то последователь и продолжатель идей этого ученого, Альберт Кальтгоф, вносит сюда социальный момент.
Кальтгоф (1850 — 1906 гг.), бременский пастор, вплоть до начала девятисотых годов, подобно всем пасторам, «верил» в историчность Иисуса, устно и письменно рисовал его образ перед глазами наивно верующих. Но затем он формально порвал со всеми своими теологическими взглядами, перешел в лагерь мифологической школы и перестал даже в списке своих книг приводить или упоминать о прежних своих сочинениях правоверного толка. Свои новые взгляды он изложил в двух книгах: «Проблема Христа. Основные очерки социальной теологии», 1902 r. и «Возникновение христианства. Дополнение к проблеме Христа»,1904 r.
В них он сначала говорит, что евангельский Иисус, как человек, в руках критики исчез и сделался простым именем без содержания: «Иисус для протестантской теологии сделался (пустым) сосудом, который теолог наполняет своим собственным идейным содержанием». «Никогда и нигде Христос не является тем, чем хотела сделать его критическая теология, — настоящим человеком, исторической личностью».
Христианство возникло не из деятельности человека Иисуса, — таковой никогда в действительности не существовал, — оно вылилось из социальных движений в Римской империи.
Среди римского порабощенного и бесправного пролетариата скопились вулканические, готовые к восстанию силы, образовалось коммунистическое движение, принявшее благодаря принадлежавшему к пролетариату иудейству мессиански-апокалиптическую окраску. Это движение приняло мессиански-апокалиптическую окраску потому, что в экономике той эпохи не было предпосылок к немедленной победе пролетариата.
Так как первые христианские писатели вышли из синагог, где в качестве литературной особенности господствовало «олицетворение», т. е. явления воплощались или изображались в личностях, то они основные социальные и моральные моменты нового движения воплотили в человеческий образ Христа, мессии, который сделался общинным богом, героем, прихода коего ждали верующие.