Миф о русском дворянстве

Некоторые другие, одобрявшие пореформенное направление социальной эволюции в России, верили в уникальность России. Славянофилы И. С. Аксаков и А. И. Кошелев в 1860-х гг. и видные теоретики права Н. М. Коркунов и барон С. А. Корф поколение спустя настаивали на том, что сословная система была внутренне чуждой России традицией, заимствованной в XVIII в. на Западе, но так по-настоящему и не прижившейся в России из-за фундаментальной несовместимости с эгалитарным наследием русской культуры. Эти комментаторы приветствовали устранение правовых границ между сословиями и возвращение освобожденного от старых привилегий дворянства в единый круг народного братства как возвращение России на собственный путь развития^{139}.

Министр финансов Сергей Витте в 1897 г. также настаивал на уникальности России, по крайней мере в отношении ее политического устройства. Согласно Витте, Российская монархия, в отличие от старорежимных монархий Запада, всегда стояла над всеми сословиями, никогда не вступала в союзы с тем или иным из них, всегда действовала исключительно в собственных интересах и принуждала сословия действовать в интересах общества в целом. Отвергнув призывы к государству проявить особое великодушие и спасти дворянство от исчезновения, Витте говорил о неизбежности катастрофы, если после стольких лет самодержавие изменит своей исторической природе ради «чуждого нам европейского монархизма с его сословной основой». Однако, что касается экономического и социального развития, Витте не видел в России ничего уникального. На Западе феодализм уступил путь капитализму, и судьба России следовать тем же курсом: «В настоящее время богатство дается не землею, а банковским делом, промышленностью, обрабатывающим производством, и т. п.». А поскольку дворянство представляло собой реликт феодальной системы, Витте предсказывал этому сословию в России ту же судьбу, которая постигла его на Западе. У министра финансов не вызывало ни малейших сожалений обезземеливание большинства дворян, особенно «весьма естественный процесс внутрисословного перераспределения дворянских земель, перехода их из слабых, неумелых рук в руки сильных, знающих и предприимчивых хозяев, являющихся наиболее ревностными представителями русского передового сельскохозяйственного сословия»^{140}. Короче говоря, для него происходившее не представляло проблемы и потому не требовало корректирующих действий.

Однако в центре общественного внимания в начале 1880-х гг. дворянский вопрос оказался не стараниями процитированных выше авторов, а благодаря усилиям их оппонентов, считавших отход России от системы наследственных привилегий к всеобщему равенству одновременно недостойным и опасным. Тот факт, что дворянский вопрос превратился в актуальную общественную проблему только в 1880-х гг., через два десятилетия после начала реформ, столь основательно уменьшивших межсословные правовые различия, нуждается в объяснении. Ответ на него содержится в двух основных характеристиках старого режима России: 1) ревностное отношение самодержавия к своему монопольному праву на принятие политических решений; 2) возникновение дворянства как служилого сословия, наделенного государством правами и привилегиями именно для того, чтобы лучше ему служить.

Когда после унизительного поражения России в Крымской войне Александр II утвердился в необходимости отмены крепостного права (а значит, и ликвидации самой ценной из дворянских привилегий), он не запрашивал мнения первого сословия и привлекал дворян к консультациям только впоследствии и только относительно технических деталей процесса освобождения крестьян и наделения их землей. Хотя «большинство дворян выступали против плана правительства на каждом этапе его судорожного развития», а небольшие группы дворян регулярно выступали против промежуточных формулировок правительственной политики, их выступления неизменно встречались «отпором и укором» со стороны государства, и авторы протестов шли на попятный^{141}. Прочно усвоенные привычки беспрекословного повиновения государству в политических вопросах, особенно когда государство выступало в качестве инициативной силы, и всецелого упования на царскую милость в вопросах о наградах и привилегиях надежно удерживали подавляющее большинство дворян в его власти. Как только освобождение крестьян и сопутствующие реформы стали реальностью, эффективная оппозиция протестовавших против размывания прав и привилегий дворянства стала еще менее возможной. Их целью было сохранение структур и ценностей прошлого, но среди последних на первом месте стояла полная покорность воле государства. И пока Александр II был жив, укрепление принципа правового равенства и его превалирование над традицией правовых привилегий было важным направлением внутренней политики. Именно это противоречие объясняет почти полное отсутствие открытого несогласия с ходом реформ в 1860-х и 1870-х гг.^{142}