Миф о «застое»

Итак, Бобков Филипп Денисович родился 1 декабря 1925 года на Украине, даже не указывает, где именно: «С 1932 г. семья осела в Макеевке» [304; с. 9]. А до? (Он родился в селе Червона Каменка). О родственниках – ничего: ни национальности, ни имени, ни фамилии. Просто – «отец». И если у Жириновского отец – «юрист», а мать – русская, то у Бобкова матери как бы нет совсем, а отец – «землемер». Как и у любого тогдашнего перевертыша – «демократа», отца Бобкова в 37-м году, конечно же, хотели арестовать, но пронесло [304; с. 11]. Помните, аналогичные ситуации описаны в воспоминаниях других архитекторов и прорабов – Яковлева, Бакатина, и др. Отцов у всех «хотели арестовать», но пронесло.

Война. «В октябре 1941 г. к Донбассу подошли немцы» [304; с. 11]. Мужчин призывают на фронт. А 40-летний Денис и 16-летний Филипп становятся «беженцами» (так себя называет сам Бобков), они вдвоём через всю страну с Украины пробираются в Сибирь. Пешком, на паровозе, поездах, лошадях и лодках, как пишет Бобков. И добрались-таки до Ленинска-Кузнецка [304; с. 13]. И там сразу нигде ранее не работавший Филипп в совсем незнакомом городе становится секретарём горкома комсомола! Думаю, не пешком они с отцом шли с Украины в Кузбасс.

Осенью 1942 года «отец рядовым бронебойщиком ушёл на фронт» [304; с. 13]. Удивительна следующая фраза Бобкова: «А через несколько месяцев в ту же дивизию попал и я». Что, «фронт», на который ушёл отец несколько месяцев назад, находился в Ленинске-Кузнецке или Филиппу предоставили возможность разыскать отца под Москвой и вместе воевать? Так они и воевали бок о бок. Отец погиб, не успев спрыгнуть со штабной повозки, на которую немецкий «Мессершмитт» сбросил бомбу [304; с. 18]. Филипп после 8 месяцев лечения в госпитале в Москве, и в звании старшины, закончил войну с орденом. Война закончилась 9 мая 1945 года, а уже 9 июня старшина Бобков «переступил порог Ленинградской школы контрразведки “Смерш”» [304; с. 20], хотя солдат демобилизовывали в 1946-47-м годах. Что тут, кроме сверхбыстрой демобилизации, удивляет: при приёме на работу в органы всегда существовал медицинский отбор, туда брали относительно здоровых. Но Бобков на с. 16 пишет: «Я получил второе, на этот раз очень тяжёлое ранение: более 40 осколков изрешетили тело, пробили плевру лёгких». И с таким ранением берут в органы?! И никаких последствий даже на 76-м году жизни? И он ещё ворочает империей «Мост-медиа»! Существовала ещё мандатная комиссия, т. е. проверка кандидата по всем параметрам, которая длится несколько месяцев. А тут – ни одного дня.

Ленинградскую школу он, оказывается, сам выбрал, отказавшись от Москвы («там я бывал»). В Ленинграде, утверждает Бобков, он до этого ни разу не был. Но… в первый же день пребывания в незнакомом городе «через разбитую дверь ушёл в самоволку», чтобы пообщаться с друзьями и знакомыми – «благо, знакомых было много» [304; с. 21]. Коренные ленинградцы после войны, блокады и эвакуаций месяцами, годами не могли найти родных, детей, братьев и сестёр. А тут донбасско-кузбасский старшина, никогда (?) не бывавший в городе, в самый первый же день, спустя месяц после окончания войны и знакомых разыскал, и ночевал у друзей. Ну как такого не взять в КГБ? Или другие силы стояли за этим человеком уже в те годы? (Здесь Бобков явно случайно проговорился и сказал правду).

Читаем дальше: «Мы все тогда зачитывались А. Хазиным и М. Зощенко… Я был вхож в семьи творческой интеллигенции Ленинграда» [304; с. 26]. Что же эта за творческая интеллигенция в разрушенном войной городе? Найдите мне ещё хоть одного 20-летнего старшину-курсанта, который бы вот так запросто в чужом городе был вхож в «семьи творческой интеллигенции». К сожалению, Бобков не называет их имена.

А в октябре 1946 года он, уже в чине младшего лейтенанта, вместо Макеевки, что на Украине, «по ошибке писаря» [304; с. 27] оказался в Москве, в центральном аппарате. Что же это за спецслужбы такие, что не способны обнаружить даже «ошибки писаря»? А уж перепутать Москву с Макеевкой… Или этим «писарем» был кто-то из «творческой интеллигенции»? И не «ошибка», а спланировано было так. Ленинградского генерала Калугина так же растили. Аналогично обстояли дела и у Солженицына, о чём будет сказано.

И так до февраля 1991 года. Долгая жизнь, «жизнь нервного напряжения, тяжких раздумий и переживаний, исключающих малейшую ошибку» [304; с. 28]. После отставки создал собственное КГБ – Служба безопасности «Мост-банка». (Владимир Гусинский был президентом Российского еврейского конгресса, а ведь Бобков руководил Отделом по борьбе с сионизмом!)