Мифология. Бессмертные истории о богах и героях

Один, а не многие,
был мне дорог,
женщины дух
не был изменчивым!

Брюнхильд признается, что Сигурд оставался верен обету, когда ночевал с ней внутри огненного кольца, преодоленного ради Гуннара:

Ложились мы с ним
на ложе одно,
как если б он был
братом моим <…>
Долго придется
в горькой печали
рождаться на свет
мужам и женам!

Она кончает жизнь самоубийством, умоляя поместить ее тело на погребальный костер рядом с Сигурдом.

Гудрун тем временем сидит возле погибшего мужа, словно окаменев, не в силах ни говорить, ни рыдать. Боясь, что ее сердце разорвется от неизлитой боли, женщины делятся с ней собственными бедами.

Каждая горе
свое вспоминала,
речь заводила
о самом горьком.

«Счесть невозможно несчастья мои, — я пятерых мужей потеряла, трех сестер, трех сыновей, восемь братьев — и все ж живу я!» — говорит одна.

Не было слез
горючих у Гудрун:
гибель юноши,
конунга смерть,
горе великое
камнем легло.

«Горе мое еще тяжелее, — продолжает другая. — Семь сыновей на юге погибли, муж мой тоже в сече зарублен <…>. Сама их одела, сама убрала их, сама схоронила тела родимых. В полгода всех потерять довелось мне, не было мне ни в чем утешенья». Но по-прежнему

не было слез
горючих у Гудрун:
гибель юноши,
конунга смерть,
горе великое
камнем легло.

Тогда самая мудрая из женщин откидывает саван с тела Сигурда.

«Вот он! Прильни
губами к устам, —
ведь так ты его
живого встречала!»
Горестно взор
бросила Гудрун
на голову князя
в сгустках крови,
на очи героя,
померкшие ныне,
на жилье души,
мечом рассеченное.
Вскрикнув, грянулась
оземь Гудрун;
косы рассыпались,
вся покраснела,
хлынули слезы
дождем на колени.

Вот так звучат ранние скандинавские песни о героях. «Человек рождается на страдание, как искры, чтобы устремляться вверх»[351]. Жить — значит страдать, и единственный выход — переносить испытания и тяготы мужественно. Еще до первого посещения Брюнхильд Сигурд встречает вещего мудреца и расспрашивает его о своем будущем: «Правду хочу узнать, хоть печальную: какая у Сигурда будет судьба?»

Провидец отвечает ему:

«Будешь велик,
как никто под солнцем,
станешь превыше
конунгов прочих,
щедр на золото,
скуп на бегство,
обличьем прекрасен
и мудр в речах.
<…> [Но] будешь, князь,
коварно обманут,
горе узнаешь
от козней <…>
В том утешенье,
князь, найдешь ты,
что счастья тебе
суждено немало:
здесь на земле,
под солнца жилищем,
не будет героя,
Сигурду равного!»

II. Скандинавскиe боги

У греческих богов героизм отсутствовал. Все олимпийцы были бессмертны и неуязвимы. Они не могли загореться отвагой и бросить вызов опасности. Греческие небожители сражались, уверенные в своем триумфе. Им ничто и никогда по-настоящему не грозило. В Асгарде все обстояло иначе. Обитавшие в Ётунхейме зловредные великаны не только вечно донимали асов (так назывались скандинавские боги), были их неутомимыми врагами и представляли собой постоянную угрозу, но и знали, что в конце концов победа останется за ними.

Понимание этого угнетало весь Асгард, однако самым тяжким грузом лежало оно на сердце верховного бога и предводителя асов ОДИНА. Он любил странствовать, облачившись в серый, как тучи, плащ и надев на голову небесно-синюю шляпу или низко надвинув капюшон. Как и Зевс, Один был Всеотцом, а еще звался Высоким. На этом сходство с Громовержцем и Тучегонителем заканчивается. Трудно представить бога менее похожего на гомеровского Зевса, чем Один.

Он всегда мрачен, замкнут и отчужден. Даже пируя с другими богами в своих золотых палатах, Гладсхейме, или с героями в Вальгалле, он ничего не ест, скармливая все, чем его потчуют, двум лежащим у ног волкам. На плечах у него сидят два ворона, которые каждый день облетают мир людей и приносят Одину вести обо всем, что там происходит. Зовут их Хугин (Мысль) и Мунин (Память). Пока другие боги пируют, Один размышляет о том, что поведали ему Мысль и Память.