Мифология богини

Тем не менее именно такая оценка присутствует в «Одиссее», и герой поэмы, как мы видим, прилагает все усилия, чтобы избежать более близкого общения с интересующими нас богинями. Для человека, проведшего год на острове Кирке, которая сама в некотором роде является «сиреной», подобная осторожность представляется достаточно странной; правда, ее рекомендует Одиссею сама Кирке, однако эту «рекомендацию» можно смело поставить в один ряд с уже известным советом посетить царство Аида. Здесь налицо явное и довольно примитивное «увязывание», мотивация которого вполне прозрачна. Будучи в смысловом отношении весьма близким к мифу о Кирке, в «литературном отношении» миф о Сиренах существовал, очевидно, независимо от него; следовательно, надо было объединить в единое сюжетное целое две «вариации на одну тему». Подобные задачи всегда трудны, поскольку, в определенном смысле слова, противоестественны; разумеется, они «как-то» решаются, но особого изящества от этих решений ожидать, как показывает данный случай, не приходится.

Однако в любом случае проблема «негативной оценки» Сирен остается – даже если мы и не будем считать, что инициатива ее принадлежит Кирке. Рассматриваемый как самостоятельная величина, миф о Сиренах все равно содержит в себе мотив «нежелательности встречи» и «тайной опасности», – однако, поскольку эта установка только «задается», но никак особо не разъясняется, следует, как нам кажется, все-таки задаться вопросом, в чем, собственно, эта «опасность» может заключаться.

Что именно Сирены поют Одиссею, известно:

К нам, Одиссей, к нам, о гордость ахейцев! Свой поверни корабль и наши песни послушай – ибо таков обычай всех проплывающих мимо: песнею слух усладить и потом лишь отправиться дальше – с легким сердцем и много мудрее, чем прежде…

Звучит все это, надо заметить, «не так уж плохо», – можно, конечно, предполагать, что Сирены «лгут» (так обычно и предполагают), однако из самого мифа это никоим образом не вытекает. Более того, если рассматривать его в общем контексте «мифологии богини», то придется признать, что пение Сирен содержит в себе правду и «ничего, кроме правды». С точки зрения «мифологии богини» смысловой ряд «жизнь – смерть – пение – мудрость – память» не имеет никаких внутренних противоречий: пусть даже при первом своем появлении Кирке и предстает перед нами в качестве «хозяйки забвения», эта ее функция является сугубо вторичной и производной; «хозяйка жизни» должна быть прежде всего «хранительницей памяти», поскольку принципиальная неразделимость этих понятий делает их в некотором роде синонимичными. Не случайно в мифе о Сиренах подчеркнут именно момент пения: «поэзия» (в архаическом понимании этого термина, которое, в отличие от современного, подразумевает, помимо прочего, и некую «информативность») представляет собой естественный способ «борьбы с забвением», и «поэты», согласно архаическим представлениям, рассматривались в качестве своеобразных «любимцев» богини, которым та «сохраняет память».

Выше мы говорили уже о прорицателе Тиресии, которому «даже и в смерти Персефона сохранила разум». Эти слова можно, конечно, относить к гипотетической пещере оракула, в которой прорицания могли даваться от имени Тиресия; однако не исключено (по меньшей мере) и другое толкование, уподобляющее прорицателя Тиресия поэту в вышеозначенном смысле: широко известна легенда о перемене Тиресием пола, – каковая перемена, разумеется, не могла осуществиться в пределах пребывания в едином физическом теле.

Одним словом, представляется вполне уместным вопрос: что же, собственно, такого «лживого» в песнях Сирен? Ровным счетом ничего, как нам кажется, – и Одиссей, судя по всему, это знает, поскольку сам он отнюдь не прочь услышать песни Сирен и даже готов пойти ради этого на определенные затруднения (вроде привязывания себя к мачте и т. д.); очевидно, что ради «заведомой лжи» никто бы не стал прилагать столько усилий. Но, с другой стороны, если Сирены «поют правду», то что же, получается, Одиссею она «не нужна»?