Мифология богини

Широко известным атрибутом Афины является так называемая эгида – щит с изображенной на нем «ужасной головой» Горгоны. Последняя относится к числу апотропеических символов, то есть символов, призванных отвращать «внешнюю угрозу» самого разнообразного характера – от вооруженного нападения соседнего народа до попытки «любопытствующих профанов» проникнуть в не предназначенные для их ведения тайны. Весьма примечательно, что в этом конкретном смысле «Одиссея» не делает никакой разницы между Афиной и Персефоной: именно Персефона, по мнению героя поэмы, может наслать «главу Горгоны, ужасное диво», в том случае, если он проявит неумеренное любопытство в отношении тайн загробного мира. Заметим, что данный пассаж позволительно понимать в том смысле, что все предыдущие «видения» имели сугубо экзотерический характер и что за тем «порогом», к которому вплотную приблизился Одиссей, начинается область уже совершенно иной, отличной от «воинской», мифологии. Присутствие таких «пограничных» между двумя мифологическими системами фигур, как Тантал, Орион и Геракл, по всей видимости, и призвано было обозначать этот «порог». Заметим, что непреодолимым он является только для «Одиссея данного сюжета», а вовсе не для «Одиссея вообще»; в некотором смысле этот «порог» может быть преодолен и читателем поэмы – путем «простого переворачивания страницы и перехода к следующей песни», в которой мы увидим Одиссея возвратившимся на остров Кирке.

Глава X ОСТРОВ СИРЕН. РАЗВИТИЕ ТЕМЫ В НОВОЕВРОПЕЙСКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ

В начале двенадцатой песни Кирке рассказывает Одиссею об опасностях предстоящего ему плавания и дает советы, как этих опасностей избежать. Поскольку все предсказания Кирке сбылись в точности, мы считаем возможным опустить ее рассказ и прямо перейти к дальнейшему сюжету.

Первым испытанием, ожидавшим Одиссея по отплытии с острова Айайе, явился остров Сирен. Даже не зная еще, кто, собственно, такие Сирены, знакомый с оригиналом читатель может обратить внимание на то, что имя их стоит в двойственном, – и следовательно, «момент количества» является в данном случае смыслообразующим. Выше мы уже говорили об особой роли двойственного числа и об употреблении его применительно к Деметре и Персефоне, – надо полагать, что и в случае с Сиренами подчеркивание того момента, что их «именно две», также призвано выразить определенную идею; в чем она заключается, догадаться нетрудно, поскольку смысл употребленной грамматической категории разъясняется далее уже в образной форме: мы видим обеих Сирен сидящими на цветущем лугу возле груды человеческих костей.

Бинарная оппозиция, которую очевидно подразумевает этот символизм, относится к числу наиболее универсальных: «жизнь – смерть»; решение этой темы можно было бы счесть достаточно прямолинейным, если бы не момент пения Сирен, явным образом выходящий за пределы «простой и наглядной» аллегории. Этот момент сближает Сирен с Кирке, богиней, как мы помним, «прекрасно поющей» и «двойственной»; «двойственность», будучи принципиально важной для «мифологии богини» чертой, нередко подчеркивается путем «раздвоения» первоначального единого образа: говорится, например, о «матери и дочери» (как в случае с Деметрой и Персефоной) или о «двух сестрах» (нередко наделенных противоположными свойствами – как в случае с Исидой и Нефтидой), или просто о «двух богинях» – как в данном случае.

Однако, уточнив контекст, в котором должны рассматриваться Сирены, мы по-прежнему не разрешили вопросов, возникающих в связи с их «пением». Образная система мифа выстраивает перед нами смысловой ряд «жизнь – смерть – пение», где все три величины являются практически равнозначными. Для современного сознания эта «равнозначность» должна представляться в некотором роде парадоксальной, поскольку искусство музыки в его нынешнем состоянии в исключительно редких случаях вызывает желание проводить аналогии с «универсальными категориями бытия». Но в случае с Сиренами важно не только как, но и о чем они поют: по собственному их признанию, им «ведомо все, что 6ы ни происходило в мире», и, следовательно, не будет особого преувеличения в том, чтобы рассматривать Сирен в качестве богинь мудрости, тем более что «мудрость» теснейшим образом связана с «памятью», а последней Сирены «приходятся внучка ми», – так, по крайней мере, следует из Аполлония Родосского, назвавшего матерью Сирен Терпсихору, которая, как и все прочие музы, являлась дочерью Памяти. По этой же генеалогии уже упоминавшаяся древняя критская богиня Рея приходится Сиренам «двоюродной бабкой»; иными словами, родственные связи Сирен, как мы видим, вполне «положительны» и, по идее, должны исключать априорную негативную оценку их образа.