Мифология богини

Глава ХVII ПРОБЛЕМА АТЛАНТИДЫ

Третью стадию осмысления образа бога справедливо было бы назвать «платонической», поскольку выдающийся античный мыслитель Платон явился в данном случае едва ли не основной «движущей силой». Ему принадлежит и четкая постановка проблемы («совершенно недопустимы те насмешки и издевательства над героями и богами, которые позволяют себе Гомер и прочие поэты; герои и боги должны освещаться объективно»), и остроумное ее разрешение в виде новой редакции мифа о феаках, предложенной в диалоге «Критий».

Последнее утверждение вызвало бы, несомненно, протесты со стороны той романтически настроенной группы лиц, которых принято называть «атлантологами»: «Как можно говорить в данном случае о новой редакции чего бы то ни было, когда речь, напротив, идет о бесконечно древних знаниях, поведанных египетскими жрецами Солону?» Однако, как это ни печально (мы говорим это без всякой иронии), но в конечном счете придется признать, что все эти «бесконечно древние знания» почерпнуты из источника, вполне доступного и нам, более того – составляющего главный предмет нашего исследования, – собственно из «Одиссеи», в понимании которой Платон едва ли обладал какими-либо преимуществами по сравнению с современными исследователями.

Что касается «египетских жрецов», то с ними нам придется сразу же «твердо и уверенно распроститься»: вводя их в сюжет, Платон проявил, конечно, известную изобретательность, однако им не могли быть учтены все возможные факторы. Не знавший египетского языка философ был вынужден наградить обитателей Атлантиды чисто греческими именами, что создавало, как он хорошо понимал, весьма серьезный повод для возможного скепсиса и насмешек в будущем. Способ, к которому прибегнул Платон, чтобы выйти из этого щекотливого положения, известен: египтяне, по его утверждению, перевели имена обитателей Атлантиды на египетский язык, а Солон, в свою очередь, перевел их уже на язык греческий. Звучит данная версия, безусловно, весьма сомнительно, однако ее невозможно было бы опровергнуть прямо, если бы не одна допущенная Платоном ошибка. Двум из обитателей Атлантиды он дал имена «Белая Кобылица» и

«Погоняющий коней», – и имена эти полностью исключают возможность какой бы то ни было «египетской традиции»: предполагаемая древность Атлантиды заставляет и «египетские записи о ней» относить к достаточно древней (во всяком случае, не позднейшей IV династии) эпохе, – между тем египтяне тогда еще вовсе не были знакомы с коневодством и не могли, следовательно, найти в своем языке эквивалента ни для «Белой Кобылицы», ни для «Погоняющего Коней».

Таким образом, получается, что Платон пошел на «вполне сознательный обман», что и по современным, и по тогдашним греческим меркам выглядит достаточно неблаговидно. Очевидно, – задастся вопросом читатель, – этот обман преследовал некие «возвышенные» и «все в конечном счете оправдывающие» цели? На этот вопрос можно, в принципе, ответить утвердительно: как и во всех подобных случаях, конструируя вымышленную традицию, Платон не имел никаких других целей, кроме опровержения традиции реально существующей, – которая если не с исторической, то, по крайней мере, с метафизической точки зрения была признана им «в корне неверной». Заметим, что эту реально существующую традицию представляли в данном случае поэты – Гомер, Гесиод и прочие, опровергнуть утверждения которых было, с точки зрения Платона, решительно необходимо для обеспечения дальнейшего «духовного прогресса» человечества. Этой задаче, собственно, и посвящен диалог «Критий», причем в качестве главного объекта полемики выступает здесь как раз «Одиссея».