Мифология. Фантастические истории о сотворении мира, деяниях богов и героев

Однажды, утомившись на охоте и изнемогая от жары, Нарцисс прилег здесь, соблазнившись чудесным местом и сверкающим потоком. В то время как он утолял жажду свежей водой, жажда другого рода проснулась в его сердце. Пока он пил, он увидел в зеркале воды свой собственный прекрасный образ. Бесплотное видение вызвало в нем любовь, он дивился и изумлялся, глядя на самого себя. Он почти окаменел, мускулы лица его не шевелились, он стал недвижим, подобно высеченной из паросского мрамора статуе. Примяв траву, он глядел в собственные очи, сиявшие, как две звезды — два близнеца, любовался кудрями, достойными быть кудрями Диониса или Феба-Аполлона, смотрел на подбородок, еще лишенный растительности, на шею, белую, как слоновая кость, на нежный румянец, покрывающий прекрасное снежно-белое лицо. Он изумлялся, глядя на все то, что делало его самого дивно прекрасным, он страстно стремился к самому себе и сам собой любовался. Он хотел поцеловать обманчивое отражение, но тщетно! Сколько раз ни погружал он обе руки в волны, чтобы обнять шею, которую видел в зеркале воды, не мог коснуться самого себя. Он не знал, что такое то, что он видит, он лишь ощущал, что весь горит, устремляясь за обманчивым образом, он не понимал, что того, к кому он так страстно стремится, нет нигде, что это всего лишь призрачная тень, ни одно движение которой не принадлежит ей. Если он делает шаг, делает шаг и она, если он задерживается, задерживается и она, и она ушла бы вместе с ним, если бы он только мог уйти отсюда. Но Нарцисса не мог отвлечь отсюда ни голод, ни то, что уже было время вернуться на отдых; он распростерся на тенистой лужайке и не мог наглядеться на обманчивое отражение. Так собственные глаза стали причиной его гибели. Он лишь немного приподнимается и протягивает руки по направлению к окружающим его деревьям:

— Скажите, деревья, любил ли когда-либо и кто-нибудь более жестоким образом? Вы, конечно, знаете, вы, конечно, столько раз предлагали любящим укромное убежище! Вы прожили сотни лет, вспоминаете ли кого-нибудь, кого так мучила любовь? Я вижу, но того, кого я вижу и кого люблю, я никогда не встречу, настолько любовь затуманила меня. Но пусть еще больше будет боль: нас не разделяет бесконечное море, нет между нами длинного пути, ни высоких горных вершин, не высятся стены с запертыми воротами, лишь немного воды служит преградой к тому, чтобы мы соединились. И он так же хочет, чтобы я коснулся его. Каждый раз, как я наклонялся к волнам, чтобы поцеловать его, он всегда протягивал мне губы!

И снова, обращаясь к колышущемуся в зеркале воды образу, он продолжал свою жалобу:

— Зачем ты играешь со мной, куда убегаешь от меня? Я сам не урод, нимфы любили меня. Своим приветливым лицом ты вселяешь в меня неведомую надежду, и, когда я протягиваю к тебе руки, ты протягиваешь мне свои; если я улыбаюсь, ты тоже улыбаешься мне, когда я плачу, я вижу слезы и у тебя, когда я даю тебе знак, ты тоже даешь мне знак, и сколько раз по движению твоих прекрасных губ я угадывал, что ты отвечаешь, но мое ухо не улавливает твоих слов!

Задумался Нарцисс и понял тогда, что это его собственное отражение вызывает неугасимое пламя в его сердце. Он лил горькие слезы, от потока слез замутилось чистое зеркало источника, и на поверхности шевельнувшейся воды потускнел призрачный образ.

— Куда ты исчезаешь от меня? — крикнул Нарцисс с болью, увидев разбившееся отражение. — Не покидай меня, безжалостный, останься со мной! Если уж я не могу коснуться тебя, пусть я хоть посмотрю на тебя с наслаждением и болью!

В горе он бил кулаком свою обнаженную грудь, которая была бела и холодна, как мрамор; удары оставляли красные следы, как на яблоке, когда у него одна половина красная, а другая белая, или как на виноградной лозе: пурпур на грозди, созревшей наполовину. Поверхность воды в это время снова выровнялась, и Нарцисс вновь видел каждое движение своего отражения.

Но Нарцисс не мог более выносить этой боли: как тает на огне желтый воск или как испаряется на солнце утренняя роса, так постепенно таял юноша, пожираемый огнем слепой любви. Исчез с его кожи смешанный с белизной румянец, нет больше и следа прежней живости и прежней силы, исчезла его красота, уже не осталось ничего от того, что когда-то любила в нем Эхо. Все же когда Эхо видела Нарцисса, то, хоть и не забыв прежней обиды, она жалела несчастного юношу, и, сколько бы раз ни вздохнул он, столько раз повторяла она его вздохи; даже когда он бил себя в грудь кулаком, Эхо откликалась на звук ударов.

— О ты, кого я напрасно любил!

Это были последние слова Нарцисса в то время, как сам он еще раз бросил привычный взгляд на волны, а все его слова повторили окрестности.

И когда он произнес слова прощания, Эхо повторила последнее его слово — «Прощай!». Затем юноша склонил усталую голову на зеленый луг, и вечная ночь закрыла глаза того, чей прекрасный образ восхищал его самого до самого конца дней. И даже когда Нарцисса принял подземный мир, в зеркале вод Стикса он искал только самого себя.