Мифология. Фантастические истории о сотворении мира, деяниях богов и героев

После того как Зевс даровал слепому Тиресию дар прорицания, первой попросила у Тиресия предсказания нимфа Лейриопа — супруга реки Кефис. У прекрасной нимфы родился прелестный маленький сын Нарцисс, и она просила предсказать, доживет ли он до старости. «Если не узнает самого себя», — прозвучал неясный ответ, который долго считали пустой болтовней.

Так прелестный ребенок дожил до шестнадцати лет. Он вырос стройным юношей, и многие девушки обращали на него свои взоры, но он надменно отвергал любовь. Целыми днями он охотился в лесу; однажды он загонял в сеть пугливых оленей, когда вдруг его заметила нимфа Эхо. Она была очень разговорчива, но всегда только повторяла слова других. Гера отомстила этой девушке-болтушке: Эхо не могла оставить без отклика слова других людей, но сама не могла начать разговор и всегда только повторяла слова других.

Это было вызвано следующей причиной: когда Зевс в горах любезничал с нимфами, хитрая Эхо часто задерживала Геру своей надолго затянувшейся болтовней и, когда ревнивая богиня спохватывалась, нимфы уже разбегались; таким образом, Гера никогда не заставала мужа на месте его любовных похождений.

— Пусть же ты не сможешь свободно пользоваться своим языком, который меня обманывал умышленно или неумышленно! В будущем ты станешь говорить короче, — сказала разгневанная дочь Крона, когда поняла, что ее перехитрили. Слова богини не остались пустой угрозой. С того времени Эхо могла повторять только конец разговора других и всегда только на это давала отклик. Эхо лишь тогда с болью почувствовала, что проклятие Геры осуществилось, когда увидела Нарцисса. Юноша бесцельно бродил по дорогам и без дорог, и влюбленная нимфа украдкой шла вслед за ним, и чем ближе она подходила, тем сильнее от этой близости разгорался огонь ее любви, совсем так, как вспыхивает факел, пропитанный серой, если к нему приблизить пламя. О, сколько раз ей хотелось обратиться к Нарциссу с нежными словами и, забежав вперед него, начать ласковый, заискивающий разговор, но ее природа не позволяла более, чтобы она заговаривала с другими, она должна была ждать слов, которые могла лишь повторить. Но однажды юноша заметил, что кто-то неотступно сопровождает его, и крикнул в лесу:

— Эй, кто здесь?

— Здесь! — отвечала Эхо.

Удивляясь, Нарцисс огляделся, но никого не увидел, куда ни обращал свой взор.

— Иди сюда! — крикнул он громким голосом, и нимфа ответила призывом на призыв.

Юноша обернулся, но никто не приходил.

— Почему ты избегаешь меня? — спросил он, но снова получил обратно только собственные слова.

Он еще упрямее стал искать, кто это, кто так отвечает ему, и еще раз крикнул в том направлении, откуда в ответ на его слова раздавались такие же слова обманщика.

— Пусть мы здесь встретимся!

— Встретимся, — отвечала Эхо, у которой никогда еще ни одно слово не вырывалось в ответ охотнее, чем это.

И чтобы исполнилось тут же то, что было сказано, она протянула из чащи деревьев свои руки, держа их, как для объятия. Но Нарцисс выскользнул из обнимающих его рук и крикнул на бегу:

— Прочь с моего пути! Лучше умру, чем буду твоим!

— Буду твоим, — только и сказала нимфа и стыдливо скрылась в густом лесу, пряча среди листвы вспыхнувшее лицо, и с этого времени одиноко жила в заброшенной пещере. Но страсть не оставила ее, а боль отказа даже усилила любовь в ее сердце.

В любовных думах нимфа не спала ночами. Тоска изнуряла ее тело. Она вся исхудала, кожа ее сморщилась, жизненные соки ушли из ее тела, остался только ее голос и кости. Наконец и кости превратились в камень, но голос пережил ее. С тех пор как нимфа скрылась в чаще леса, никто уже не видит ее в горах, но каждый слышит ее отклики. Голос — это то, что осталось от нее и что вечно живет.

Как обманулась Эхо в красоте надменного Нарцисса, так обманывались в любви к нему и другие нимфы до тех пор, пока одна из отвергнутых им и влюбленных нимф не подняла руки к небу и не взмолилась:

— Пусть он полюбит себя самого и никогда не будет счастлив в любви.

Эту мольбу услыхала Немезида, богиня мщения, святилище которой находилось в Рамнунте. Оттуда, журча, бежал нетронуто-чистый ручей с серебристыми сверкающими волнами. Его никогда не касались ни пастухи, ни пасущиеся в горах козы, ни какой-либо другой скот, ни птица, ни дикое животное, и даже упавшая с дерева ветка никогда не всколыхнула его светлого зеркала. Мягкая мурава окружала источник, и сам же источник питал ее свежею водой; во время полдневного жара густая листва деревьев бросала на источник прохладную тень.