Мифология славянского язычества

Если вспомним теперь, что солнце издревле рисуется под видом человеческого лица, окруженного сияющими лучами, то нам понятно станет и символическое украшение царской головы лучеобразной короной, притом постоянно из золота как металла, более всего напоминающего солнце светом и блеском своим. Но как солнце у всех древних народов проявляло собою один мужской элемент плодотворности небес, которого пассивную женскую половину представляла то луна, то звезды (мы полагаем излишним входить здесь в подробное мифическое исследование факта, встречающегося на каждом шагу во всех космогониях Древнего мира), то можно с вероятностию предположить, что с перенесением мысли о солнце на золотые короны царей изображения луны и звезд также перешли в головные уборы цариц и образовали так называемые диадемы из драгоценных камней: Диана постоянно изображается с полумесяцем на голове, и вероятно, что по цвету своему венцы серебряные должны были напоминать месяц, так точно, как драгоценные камни изображали звезды, а золото – лучи солнца.

В филологическом отношении корона и нем. Kranz (венок) имеют с славянским коло (кольцо и колесо) одинаковое происхождение от древнего коренного названия солнца кор или сур (sol) – корос и коршид; напротив того, славянские венец и венок указывают только на связывающую форму этих вещей. Вот почему сохранился у нас древнейший смысл венчания и венца[54] как брачного союза царя с народом и мужа с женою. При этом нельзя не заметить старшинство православного обряда, символического употребления венцов при бракосочетании, над обрядом католическим, где нет уж венцов, хотя и сохранился во всем Западе обычай украшать венками из цветов голову новобрачной (la couronne de la mariee). В Царьграде свадебные венцы имели форму башни (замка); в Древней Греции и Риме древесные венки имели одностороннее значение торжественного признания превосходства венчанного ими лица над его соперниками, признания его славы и победы не только на поле битвы, но и в игрищах и прениях, не только полководца, но и мудреца, художника, поэта. Вообще всякое превосходство, даже телесная красота, имело свой отличительный венок у эллинов. Отголосок тому встречается и доныне по всей Западной Европе в обычаях раздавать в школах венки вместо премии лучшим ученикам; или при торжественных встречах царей и победителей украшать путь их венками и подносить им оные, в особенности посредством женщин и девиц; сюда же относится, вероятно, и известный в соседстве Парижа обряд венчания целомудренности, в лице розьер.

Юлий Цезарь в лавровом венке. Римская статуя

Само собою разумеется, что все подобные обычаи, введенные восторженным подражанием школы классицизма, явные анахронизмы, лишенные всякого разумного смысла, всякой самобытной жизни в преданиях народного быта. Совсем другое значение имеют венки у славян: обычаи целоваться и кумиться через венок (или согнутую ветвь), сплетать и расплетать венки, бросать их в воду и огонь или украшать ими могилы покойников – все это носит на себе древнейшее значение венка как символической связи плодотворного брака любви, союза растительной силы земли с стихиями влаги и света (вода и огонь) и указывает на душевную связь живого человека с дорогими ему покойниками.

Греческое значение венка как награды есть общая принадлежность всех навяз вообще, и самое понятие награды в древнейшие времена смешивается с понятиями мены, купли, а иногда и насильственного завладения силой. Ясно, например, что сначала царское достоинство было воинской наградой народа за заслуги, но в то же время оно, вероятно, добывалось часто силой оружия, а иногда и просто покупалось: так, например, герцог Краинский платит за право воссесть на мраморный престол свой шестьдесят пфеннигов. Английский король при короновании своем кладет на алтарь золотую монету (марку) и за нее берет лежащую на алтаре корону. Владетельный князь Шеноу (близ Ахена) вводит себя сам во владение, бросивши один золотой и один серебряный пфенниг встречающей его толпе, и вероятно, что самый обычай бросания жетонов народу при коронованиях и торжественных въездах царей не что иное, как аллегория на покупку ими царского сана и власти.