Мифриловый крест

Только потому, что они не поняли, что происходит. Она думала, что уже убила тебя, и не заметила, как я придал тебе не-жизнь. Если бы она расчленила твое тело или проткнула осиновым колом, я не смог бы ничего сделать.

А просто воскресить меня ты не можешь? Так, как он воскресил ее?

Не могу. Я тоже привязан к своей роли, Бомж сумел навязать ее мне, я знаю, это была моя ошибка, но ассоциировать себя с символом абсолютной свободы было так соблазнительно, я приобрел столько новых сил и возможностей… если бы я знал тогда, к чему это приведет!

Ты не можешь изменить свою роль?

Это не так-то просто. Нельзя просто взять и забыть то, во что верил многие годы. Я всегда понимал, что роль темного владыки для меня не цель, а просто способ наращивания сил, но если долго играть одну и ту же роль, она становится частью жизни. Кроме того, если я откажусь от этой роли, для Бомжа это станет признаком того, что я признал поражение, а значит, он победил, и концу света больше ничто не препятствует.

Но тогда наше дело безнадежно!

Безнадежных дел не бывает, выход есть всегда, только не всегда его удается найти.

Если выход не удается найти, какая от него польза?

Значит, мы должны найти выход. Думай.

Ничего не придумывается.

Тогда будем думать до тех пор, пока что-нибудь не придумается.

5

Я лежал в постели, мои глаза смотрели в черную пустоту, заполнявшую темную комнату, и я думал. Я думал долго, я потерял счет времени, в моем мертвом мозгу носились самые разные мысли, они порождали одна другую, и каждая следующая была еще бредовее, чем предыдущая, и в конце концов я сформировал такую мысль, что сам рассмеялся, когда понял, что именно придумал. А ведь это может сработать, подумал я.

Вряд ли, подумал Головастик, но хуже точно не будет.

6

Я вежливо позвонил в дверь одним коротким звонком и застыл в ожидании.

— Кто там? — донесся изнутри надтреснутый голос пожилой женщины. Судя по голосу, она заметно нервничала.

— Сергей, — представился я. — Я к вашей дочери пришел.

Зашуршали многочисленные засовы и задвижки, и примерно через минуту дверь открылась. За дверью стояла не Анна Игнатьевна, а сама Лена. Видать, успела оттеснить маму в процессе открывания.

— Привет! — сказал я. — Как себя чувствуешь?

Лена попыталась захлопнуть дверь, но я вовремя засунул ботинок между дверью и косяком, и сообщил:

— Я пришел сдаваться.

Дверь открылась.

— Как это сдаваться? — спросила Лена, глуповато хлопая большими серыми глазами, в которых уже начало светиться что-то неземное.

Я пожал плечами и лучезарно улыбнулся.

— Вот так, — сказал я, — делай со мной, что хочешь. Я долго думал насчет того, что происходит, и убедился, что сопротивление бесполезно. Бомж гораздо сильнее Головастика…

— Не употребляй этих слов! — потребовала Лена.

Где-то в глубине квартиры сдавленно охнула Анна Игнатьевна и я непроизвольно поймал самый край ее мыслей. Она судорожно крестилась.

— Извини, — я снова лучезарно улыбнулся, — я больше не буду так говорить. С этой минуты я твой раб и любое твое желание для меня закон. Бог гораздо сильнее того, кто мне покровительствовал, и в такой ситуации поддерживать его просто глупо.

— Значит, ты отрекся от дьявола, — констатировала Лена.

— Нет, еще не отрекся, — уточнил я, — но немедленно отрекусь по первому требованию. Мы можем зайти внутрь?

Лена рассеянно кивнула и отступила на шаг. Я вошел в квартиру, захлопнул за собой дверь и оглянулся по сторонам. Вешалки для верхней одежды не наблюдалось.

— Куда повеситься? — спросил я, снимая дубленку.

— Давай сюда.

Лена приняла дубленку из моих рук и открыла шкаф. Для этого ей пришлось прижаться ко мне — прихожая очень тесная. Ее рука коснулась моей и она испуганно отпрянула.

— Извини, — сказал я.

— За что?