Мифы и факты русской истории

Тем временем бояре послали грамоты в королевский лагерь. Когда послы получили грамоту, они стали скорбеть и друг друга укреплять, поняв, что им придется пострадать за православную веру. Вскоре их собрал король и стал читать грамоту, где бояре писали, что надо положиться на королевскую волю. От послов говорил митрополит Филарет: «Видим сии грамоты за подписями боярскими, а отца нашего патриарха Гермогена руки нет... и ныне мы на королевскую волю полагаемся: если даст на Московское государство сына своего и крестится в православную христианскую веру... а на ту королевскую волю полагаться, что королю крест целовать и литовским людям быть в Москве, того у нас и в уме нет; рады пострадать и помереть за православную христианскую веру». Узнали о грамоте и в Смоленске и ещё больше укрепились не сдаваться Сигизмунду.

Слово Гермогена разошлось по Русской земле и породило грамоты, призывавшие стать за православную веру. В среде русских, живших при королевском лагере под Смоленском, была составлена грамота, отправленная в Москву. В ней пишется о разорении Смоленщины, гибели и пленении семей, о поругании литвой православной веры. Грамота ссылается на патриарха и призывает всею землею восстать за православную христианскую веру. В Москве грамоту смолян переписали во многих списках и разослали по городам вместе с московской грамотой. В ней писали о наступлении латинства, но что у православных в Москве, помимо Божьей милости, есть «святейший Ермоген патриарх прям яко сам пастырь, душу свою за веру крестьянскую полагает несумненно». Обе грамоты дошли и до Прокопия Ляпунова, собиравшего ополчение. Ляпунов приложил обе грамоты к собственному письму и разослал по городам. Он призывал стоять всей землею за Московское государство и биться насмерть с поляками и литовцами.

Обстановка в Москве накалялась. Госевский разослал московских стрельцов по городам и запретил москвичам носить оружие. У Гермогена увели дьяков и подьячих и отняли бумагу, чтобы не мог писать грамоты, отняли и дворовых, чтобы не с кем было их посылать. Одно не учли — рот не запечатали, и патриарх говорил с русскими людьми. Пришли к нему нижегородцы — сын боярский Роман Пахомов да посадский человек Родион Мосеев. Гермоген сказал им: «Писать мне нельзя, все побрали поляки, и двор у меня пограбили, а вы, памятуя Бога и Пресвятую Богородицу и московских чудотворцев, стойте все заодно против наших врагов». Слова патриарха посланцы принесли в Нижний Новгород, там нижегородцы присягнули на кресте идти ополчением против поляков. Многие тогда думали, что патриарх рассылал грамоты с призывом вооружаться и идти на Москву; верили этому и поляки. Но он грамот не писал — просто не подчинялся полякам и изменникам и стоял непоколебимо.

В январе—феврале 1611 г. по Москве ходила по рукам в списках «Новая повесть о преславном Российском царстве и великом государстве Московском». Автор, скрывший свое имя, ненавидит изменников-бояр и призывает людей «всяких чинов» «за православную свою веру стояти до крове», выступить против Сигизмунда — «лютого врага сопостата нашего». Прославляется патриарх Гермоген: «Яко столп, непобедимо стоит посреди нашея великия земли... и всех тех душенагубных наших волков и губителей увещевает, и стоит един противу всех их». Автор восхищен мужеством защитников Смоленска, осажденного поляками, и призывает следовать их примеру: «Мужайтеся и вооружайтеся и совет межу собою чините, како бы нам от тех врагов своих избыти! Время, время пришло, во время дело подвиг показати». В Москве назревало восстание.

Бояре-изменники занервничали: они боялись прихода ополчения Ляпунова. Снова Салтыков пошел к патриарху и сказал: «Что... ты писал к ним, чтобы они шли под Москву, а ныне ты же к ним пиши, чтобы они воротились вспять». Гермоген ответил: «Я... к ним не писал, а ныне стану писать; если ты, изменник Михаил Салтыков, с литовскими людьми из Москвы выйдешь вон, я им не велю ходить к Москве, а если будете вы сидеть в Москве, я их всех благословлю помереть за православную веру». После таких слов Салтыков позорил и ругал его, приставил стражу и не велел никого к нему пускать. В ставке короля тоже забеспокоились. Там не могли понять, что дело уже не в Гермогене — против поляков поднялся народ. Паны решили договориться с патриархом. В марте 1611 г. канцлер Лев Сапега отправил к нему посольство во главе с Адамом Жолкевским, племянником гетмана, говорить «о делах всего государства Московского». Но говорить было поздно: 19 марта в Москве началось восстание, и поляки подожгли город.