Мифы и факты русской истории

Василий Шуйский в истории и литературе XIX в. Н.М. Карамзин своей «Историей» положил начало представлениям образованных людей XIX в. о Василии Шуйском и Михаиле Скопине. Карамзин представляет Василия взвешенно. Он порицает его за ложь в сокрытии убиения царевича Дмитрия, восхваляет за мужество перед самозванцем и мягко осуждает за властолюбие и нарушение законов при избрании в цари. Карамзин пишет о разумном правлении царя Василия, его твердости в преодолении препятствий неодолимых и его неудачливости. Историк не сомневается, что Скопина отравила Екатерина, жена Дмитрия Шуйского, но Василия не обвиняет. Зато в своем падении царь Василий проявил истинное величие и прошел через унижения и страдания с гордо поднятой головой.

Менее снисходителен к Шуйскому Пушкин. В «Борисе Годунове» Шуйский умен, лицемерен, лжив, беспринципен и тайно властолюбив. Перед избранием Бориса Шуйский предлагает Воротынскому «народ искусно волновать» против Годунова. После избрания Бориса царем Шуйский оборачивает эти слова в заслугу:

Воротынский.
Когда народ ходил в Девичье поле
Ты говорил —
Шуйский.
Теперь не время помнить,
Советую порой и забывать.
А впрочем я злословием притворным
Тогда желал тебя лишь испытать,
Верней узнать твой тайный образ мыслей;
Но вот — народ приветствует царя —
Отсутствие мое заметить могут —
Иду за ним.

Особенно расцветает лицемерная изворотливость Шуйского при вести о чудотворности мощей Дмитрия. Когда бояре ошарашенно молчат, он, угождая Борису, тут же находит лазейку и отводит предложение патриарха о переносе мощей в Архангельский собор (и тем признания царевича святым, а не самоубийцей). В человеческом плане князь Шуйский — самый отталкивающий образ в трагедии Пушкина.

Шуйский наряду с Самозванцем — главный герой трагедии А.Н. Островского «Дмитрий Самозванец и Василий Шуйский» (1867). Драматург глубоко изучил историю Смуты. «Дмитрий Самозванец... — пишет он — плод... долговременного изучения источников». В основе идейного конфликта пьесы лежит выбор исторического пути: поворот России к Европе, предлагаемый Самозванцем, или сохранение русских устоев, отстаиваемое Шуйским. Здесь отразилась борьба «западников» и «славянофилов» 1860-х гг. К этому времени Островский отошёл от славянофильства, но он не принижает Василия.

Шуйский умён, тверд характером, желает России добра и несет свою правду. Правда эта в неготовности народа к крутым переменам. Кроме борьбы идей, есть борьба людей, и тут побеждает Шуйский: он ближе к народу (к купечеству) и лишён страстей, делающих беззащитным молодого царя. Но будущее самоизбранного царя Василия незавидно. В конце пьесы Голицын предрекает недолговечность его царствования: «На трон свободный садится лишь избранник всенародный».

Историки второй половины XIX в. гораздо резче писали о Шуйском, чем Карамзин. С.М. Соловьёв отмечает, что Шуйский был «очень умный и очень скупой, он любил только тех, которые шептали ему в уши доносы, и сильно верил чародейству». Из его указов самый важный, принятый в 1607 г., подтверждает закрепощение крестьян. Никакого особого мужества перед Сигизмундом Соловьёв в поведении плененного царя не усматривает. Нелестное мнение о Шуйском у Соловьёва бледнеет по сравнению с оценкой Н.И. Костомарова, больше писателя, чем историка:

«... Он гнул шею пред силою, покорно служил власти, пока она была могуча для него, прятался от всякой возможности стать с ней в разрезе, но изменял ей, когда видел, что она слабела, и вместе с другими топтал то, перед чем прежде преклонялся. Он бодро стоял перед бедою, когда не было исхода, но не умел заранее избегать и предотвращать беды... Василий был суеверен, но не боялся лгать именем Бога и употреблять святыню для своих целей. Мелочной, скупой до скряжничества, завистливый и подозрительный, постоянно лживый и постоянно делавший промахи, он менее, чем кто-нибудь, способен был приобресть любовь подвластных, находясь в сане государя. Его стало только на составление заговора, до крайности грязного, но вместе с тем вовсе не искусного, заговора, который можно было разрушить при малейшей предосторожности... Но когда он стал царем, природная неспособность сделала его самым жалким лицом, когда-либо сидевшим на московском престоле, не исключая и Фёдора, слабоумие которого покрывал собой Борис».

Мнение Костомарова разделяет и В.О. Ключевский, не менее талантливый писатель, но в первую очередь — историк. О Шуйском он пишет: