Мифы и герои Древней Руси [2013, худож. В. Пуховский]

— Прямоезжая дорожка деревьями завалена, заросла она, замуравела густой травой. Давно уже пеший по ней не хаживал, на добром коне никто не езживал. Там у грязи черной, у березы кривой, у самой речки Смородинки свил себе гнездо на двенадцати дубах Соловей-разбойник. Свищет он по-змеиному, рычит по-звериному. От крика его трава-мурава завивается, цветы лазоревые осыпаются, темные леса к земле преклоняются, а люди замертво валятся. Но есть дорога окольная. Прямоезжей — пятьсот верст, а окольной — тысяча.

Усмехнулся Илья Муромец и отправился дорогой прямоезжей. Добрый конь его горы перескакивает, с холма на холм перелетывает, мелкие речки и озера одним махом берет. Скачет выше дерева стоячего, чуть пониже облака ходячего. Под копытами его колодца открываются, водой наливаются. Подъехал он к речке Смородинке, а Соловей-разбойник как засвищет, как зашипит по-змеиному, заревет по-звериному. Добрый конь Ильи Муромца стал спотыкаться да пятиться. Прикрикнул на него богатырь Илья Муромец:

— Что о корни спотыкаешься, о валежины запинаешься? Не слыхал разве посвисту змеиного, покрику звериного?

Поднял богатырь свой тугой лук, натянул шелковую тетиву, наложил каленую стрелу и пустил ее в Соловья-разбойника. Полетела стрела быстрее птицы поднебесной и попала Соловью-разбойнику в правый глаз, а вылетела в левое ухо. Рухнул с дуба, будто соломенный сноп, Соловей-разбойник. Илья богатырь взял его за космы желтые, привязал к левому стремени булатному. Левой рукой коня ведет, правой дубы рвет, мосты через реки мостит и приговаривает:

— Сидел ты, птица-разбойник, на гнездышке, на двенадцати дубах, сидел ровно тридцать лет, да не встречал, не видел еще такого молодца.

Соловей искоса на Илью поглядывает, помалкивает и думает себе: «Попал я в крепкие руки, теперь не вывернуться, не уйти мне».

Подъехал Илья Муромец к усадьбе Соловья-разбойника. А у того двор на семь верст раскинулся, дом стоит на семи столбах. Вокруг булатный тын. Посреди гостевой двор и три златоверхих терема, крыльцо в крыльцо, конек в конек. Насажены сады зеленые, цветут цветы лазоревые. Из окошек, резными ставенками и узорчатыми косяками украшенных, выглядывают три дочери Соловья-разбойника.

Старшая кричит:

— Едет наш батюшка чистым полем да везет мужичище-деревенщину!

Поглядела другая дочь:

— Едет наш батюшка на добром коне, а к правому стремени мужичище-деревенщина приторочен!

А третья, самая младшая, разглядела:

— Едет мужичище-деревенщина на добром коне. У булатного стремени наш батюшка прикованный!

Выскочила она на широкий двор, схватила подпорку подворотную чугунную в девяносто пудов, размахнулась, хотела ударить, да Илья Муромец увернулся уверткой богатырской и так пнул ее, что улетела дочь Соловья-разбойника под тын булатный. Там и затихла.

Выскочили на порог ее сестры, стали сулить Илье за отца казну несчетную. Обещали ему дождевых коров, золотых бычков, чистого серебра и мелкого скатного жемчуга столько, сколько может он увезти на добром коне, унести на плечах богатырских. Но не отдал он им злого их батюшку Соловья-разбойника.

— Хватит ему, — говорит, — на дубу сидеть, да посвистывать, да порыкивать, добрым людям загораживать дорогу прямоезжую.

Добрыня Никитич, Купавна и Змей

Родом Добрыня Никитич был из славного города Рязани. Смолоду он пел-играл на гуслях яровчатых и стрелу в цель посылал без промаха, хоть была бы та цель сокрыта черной тучей. Как взрастила его матушка до полного возраста, наставляла она сына своего:

— Не езди на гору Сорочинскую, не топчи там малых змеенышей. А тем паче не купайся в Пучай-реке. Та река свирепая, сердитая, змеем обжитая. Из первой струйки огонь сечет, из другой искры сыплются, из третьей дым столбом валит.

Но прослышал молодой Добрыня Никитич, что сокрыт за горами Сорочинскими поло́н русский. Не слушал он матушки, ездил на гору Сорочинскую, топтал малых змеенышей. А потом и в Пучай-реке захотел искупаться. Не успел войти он в быструю воду, как издалека-издалече не гром гремит, а Змей Горыныч летит. О трех головах, о двенадцати хвостах.

Взревел Змей Горыныч:

— Ах ты, молодой Добрыня Никитич, захочу целиком тебя проглочу, захочу хвостом замету, а захочу и в полон снесу!

— Не хвались, Змей проклятый! — отвечал богатырь. — Не в твоих еще лапах Добрыня!

Нырнул он ко дну Пучай-реки и выплыл на другом берегу. Но нету у него ни копья острого, ни меча булатного. На том берегу остались. А Змей сыплет на Добрыню искрами, жжет пламенем, душит дымом. Огляделся Добрыня Никитич и увидел высокий курган. Своротил он шапку кургана, поднял над головой ком тридцати пудов весу и ударил Змея разом по всем трем головам.

Пал Змей Горыныч на сыру землю в ковыль-траву. Вскочил на него Добрыня, хочет свернуть все три головы. Тут Змеище и взмолился:

— Не губи, Добрыня Никитич, даю клятву великую не летать на Русь, не жечь города, не брать полону русского.