Мифы и легенды народов мира. Библейские сказания и легенды

— Попадают на тот алтарь только души великих праведников, жизнь свою за веру отдавших. И воздвигнуты будут для них золотые троны, на которых воссядут они в синеве небесной.

Возвратился на землю наси Ишмаэль и поведал восьми остальным таннаям о том, что видел на небесах и что услышать там ему довелось. Стали скорбеть и радоваться таннаи. Скорбели — о близкой смерти. Радовались же — избранию своему, ибо нашел достойными их Господь искупить грех десяти колен.

ПРИЛОЖЕНИЕ

Из «Песни песней Соломоновой»

Песня песней вступила в круг библейской веры и мудрости как всепобеждающая красота. Те, кто посмел поднять на нее руку, должны были услышать отповедь, которую несколько позднее дал рабби Акдаба: «Песнь песней — святая святых. Все существование мира не стоит дня ее создания». Но все же потребовались усилия, чтобы завуалировать изначальную сокровенную чуждость прекрасной гостьи иудаизму, а затем христианству. На совершенное тело было накинуто прозрачное аллегорическое одеяние. Любовь мужчины и женщины в комментариях была представлена как душевная привязанность бога или мессии к избранному народу или церкви божьей. Лишь иногда время от времени раздавались протестующие голоса ревнителей веры, которых смущало присутствие Песни песней в священной книге. Но к ним не прислушивались. Впрочем в XVIII в. христианский теолог Иоганн Давид Михаэлис попытался в научном труде на латинском языке причислить Песню песней к апокрифам. Она не была им включена в его перевод Библии. Великий немецкий мыслитель Иоганн Готфрид Гердер открыл пробуждающемуся от феодальной спячки миру Песнь песней и всю Библию как памятник народной поэзии, подобный гомеровским поэмам и фольклору европейских народов. В своем издании Песни песней (1778) он доказал, что в этой книге нет и тени аллегории и мистики, что это памятник естественной, интимно–человеческой любви и одновременно ценнейший исторический источник.

Так начался первый век научного осмысления Песни песней. В ней стали мыслить некое драматическое действо с конкретными образами и сюжетными линиями. Ее героями были объявлены царь Соломон и простая пастушка, вытеснившая из царского сердца его бесчисленных жен и наложниц и подвигшая царя к истинной доброте и любви. В развитии этой трактовки был предложен третий образ — соперника Соломона, молодого пастуха, от которого была уведена Суламифь и к которому она в конце концов вернулась. Впрочем этот «роман» имел некоторую опору в традиции: согласно Оригену Песнь песней — это свадебная поэма драматической формы. К началу XX века были открыты и прочтены более древние, чем Библия месопотамские тексты, пролившие свет на древнейшие языческие культы. Тогда же возникла гипотеза, что первоначальный герой Песни песней — это умирающий и воскресающий бог Таммуз, а его возлюбленная — богиня Астарта (Иштарь), оплакивающая его смерть. А сама Песнь песней — это фольклорная переработка храмового текста с целью приближения его к монотеистической концепции.

В Песне песней отражена фольклорная традиция пастушеской поэзии, бытовавшая не только у евреев, но и у других народов в эпоху эллинизма, когда сицилийский поэт Феокрит, живший при дворе Птолемея III, создал свои идиллии о томимом любовью пастухе. Это параллель навела Генриха Гретца (1817— 1891) на мысль, что Песнь песней — еврейское сочинение времени перевода Библии на греческий язык (Септуагинты), испытавшее влияние Феокрита. Это гипотеза не встретила признания специалистов, указавших на преобладание в Песне песней национальных мотивов и на слабое знакомство еврейских теологов с греческой литературой. Впрочем, самые поздние из Песни песней на самом деле принадлежат к III веку до н. э., тогда же был составлен весь сборник.

В своем объяснении метода перевода «Песни песней» в начале XX в. А. Эфрос писал: «Задача переводчика — вызвать у читателя то же впечатление, что и подлинник. На наш взгляд, ближе всех к выполнению этой грандиозной задачи оказался не он сам, а поэт Лев Александрович Мей (1822–1862) в своих «Еврейских песнях», реконструировавший напевность и интонационную естественность оригинала»[441]. Л. Е. Коган, опиравшийся на научный перевод «Песни песней» выдающегося востоковеда И. М. Дьяконова, подобной задачи перед собою не ставил[442]. Что касается Л. Ярошевского, предложившего стихотворный рифмованный перевод библейского оригинала, то его труд не обладает какими-либо художественными достоинствами, хотя он и вышел под редакцией и с предисловием известного поэта М. Кузмина[443].