Мифы и легенды народов мира. Том 6. Северная и Западная Европа

Суматоха поднялась страшная, все побросали свои дела, каждый хватался кто за меч, кто за лук, кто за дубинку.

— Коня мне, висельники! — вопил лорд Гэмвелл.

Все решили было двинуться в замок Фитцутсов, не без оснований подозревая, что Джоанну увез Вильям Фитцутс, но тут два огромных пса, которых на смычке держал главный лесничий, взяли след и рванули в сторону Шервудского леса.

Не сразу кого–нибудь отыщешь в густом и таинственном Шервудском лесу. Там дубы стоят стеной, там тисы достают верхушками до небес. И густ подлесок. И глубоки лощины. И бездонны овраги. И добрый дух леса охраняет беззащитного, а неправого путает и сбивает с пути. То вдруг объявится толстый ствол поваленного дерева как раз посреди дороги, то конь раза три подряд придет к одному и тому же пеньку. И хоть целую свору собак приведи, дух леса их не боится!

Должно быть, с неделю обшаривали и прочесывали Шервудский лес слуги лорда Гэмвелла. Все мрачнее и мрачнее становился лорд. А слугам мерещилась виселица…

И вдруг они, потеряв уже всякую надежду, совершенно неожиданно выскочили на полянку, где на пороге лесной избушки сидела леди Джоанна и, улыбаясь, кормила младенца.

Не помня себя, сэр Джордж соскочил с коня, выхватывая острый меч из видавших виды ножен.

Но дочь его, не испугавшись, поднялась ему навстречу с улыбкой виноватой и нежной и протянула отцу внука.

— Мальчик… — только и сказала она.

Старик взял младенца на руки, поглядел в его крошечное личико, поцеловал крошечную щечку.

— Бог свидетель, я бы с удовольствием вздернул на виселицу твоего папашу, парень, — сказал он. — Но твоя мать все еще мне дорога. И ты — мой родной внук, правда ведь? Родной внук… Плохую услугу я оказал бы тебе в самом начале твоей жизни, оставив тебя без отца. Где этот негодяй, Джоанна?

Тут Вильям Фитцутс покинул свое убежище за толстым дубовым стволом и пал перед старым лордом на колени.

— Ладно, ладно, — сказал лорд Гэмвелл. — Все забыто и все прощено. А этот молодой человек… Как ты говоришь, вы назвали его, Джоанна? Роберт? Значит, Робин, что на нашем родном языке обозначает — птичка–малиновка. Ну, что же, Робин, рожденный в зеленом лесу, будь стоек и верен родной земле и постарайся послужить своему несчастному народу!

Глава II КАК РОБЕРТ ФИТЦУТС, ГРАФ ХАНТИНГДОН, БЫЛ ИЗГНАН И ОБЪЯВЛЕН ВНЕ ЗАКОНА

Мир и лад царили в замке Хантингдон–холл, где обосновалась молодая чета, да Господь не дал веку Вильяму и Джоанне. Оба они умерли во время эпидемии холеры, когда маленькому Робину исполнилось всего четыре года.

В опекуны навязался дальний родственник мальчика, вскоре ставший аббатом, настоятелем богатого монастыря Святого Квентина. Об алчности святого отца знали взрослые и дети, мужчины и женщины, и даже, казалось, собаки и овцы. Он готов был захватить землю каждого йомена, каждого крестьянина, отыскав хоть малейший повод, а часто и вовсе без повода. И все ему было мало, и все хотелось еще и еще.

Аббат любил хорошо покушать и запить еду выдержанным винцом из монастырских погребов. Пожалуй, он проводил больше времени в трапезной, чем в храме за молитвой. Брюхо у него так быстро росло, что ему не успевали перешивать сутану.

И подумать только, ведь не боялся греха, листал священные книги перепачканными гусиным жиром пальцами, наставляя Робина:

— Помни, сын мой, воздержание и самоограничение — добродетели, угодные Богу. Воздержание и самоограничение! Не позволяйте себе излишеств. Чревоугодие греховно!

А сам потихонечку прибирал к рукам земли, доставшиеся мальчику от родителей и деда, и все доходы от земель и от недвижимости.

А юный Робин рос и мужал. И друзьями его по большей части были простые деревенские парни. С ними он бродил по лесам, меряясь силой, дрался дубинками и состязался в стрельбе из лука. И был он сильнее всех в драке и в стрельбе — искуснее своих сверстников.

Дружил он еще с одной девочкой… Впрочем, об этом рассказ впереди.

Умом Робин был остер, а сердцем отзывчив. И как бы ни был молод, замечал и примечал, как тяжело живет народ. Крестьяне только и делают, что горбатятся на полях и в угодьях норманнских баронов, а придут домой в свои убогие лачужки — там котелок пуст и темно — стен не видно, а спать жестко.

«Пречистая Дева, Матерь Божья, — молился Робин. — Пошли мне разумения, как быть и как поступать. Нельзя больше терпеть. От этой жизни у людей уже души одрябли, как прошлогодние яблоки, и надежда догорает, как свечной огарок».

В эти времена законный король Англии Ричард I Плантагенет — воинственный, горячий, но и добрый, и великодушный — был в далеких краях, в Палестине, сражаясь вместе с войском своим с сарацинами за освобождение Гроба Господня.

За отвагу и истинное рыцарство, за широту души, а порой и безудержную ярость получил король Ричард гордое прозвище Львиное Сердце, или Кер де Лион; куда денешься, страной правили норманны, так что приходилось в те дни изъясняться и по–французски.