Мифы и правда о восстании декабристов

Под № 5 в списке Грибовского значились оба адъютанта Ермолова времен войны с Наполеоном — М.А. Фонвизин и П.Х. Граббе. Последнего Ермолов немедленно предупредил: «Оставь вздор, государь знает о вашем обществе». Заговорщики, таким образом, были оповещены Ермоловым о раскрытии их секретов.

В марте русская армия получила приказ следовать в Италию — и началось движение войск. Ермолову было приказано выехать в Лайбах.

Но Меттерниху вовсе не светило проникновение русских на юг Европы. Вскоре отчетливо выяснилось, что никто, кроме Александра I и его преемника Николая I, не относится буквально к уставу и решениям «Священного Союза» — все достаточно четко следовали собственным национальным интересам. Австрийцы огромными силами сами вошли в Пьемонт и к середине апреля разгромили восставших.

Когда в конце апреля Ермолов встретился в Лайбахе с русским и австрийским императорами, то российская экспедиция в Италию была уже отменена. Как все это прокомментировал Ермолов — неизвестно, но хорошо известно, насколько он резко мог высказаться по любому поводу. Факт тот, что Александр, вызвав Ермолова с Кавказа, определенно рассчитывал на его поддержку в ближайших делах, но потом, очевидно, передумал.

В данном случае, возможно, царь действительно проявил гуманность, чему причина — его благоволение к этому противнику крепостничества. Царь будто бы посоветовал Тургеневу как христианин христианину оставить заблуждения. Тургенев внял совету, вышел из Общества, в том же году ушел со службы, а в 1824-м выехал за границу. Профилактическая мера имела полный успех.

Заметим, однако, что вовсе не ясно, от кого именно исходило предупреждение — от царя или от Милорадовича, якобы игравшего только роль передаточной инстанции.

Чтобы дать логичное объяснение странным решениям Александра I, нужно более внимательно оценить общую обстановку, сложившуюся в российских вооруженных силах к осени 1820 года, а также те изменения, которые произошли в деятельности Тайного общества с октября 1820 по май 1821 года.

Вся ситуация 1815–1820 годов в армейском командовании, рассмотренная выше, по существу была борьбой двух ярко выраженных направлений: с одной стороны — сторонников палочной дисциплины, доводящей до автоматизма подчиненных всех уровней, а с другой — приверженцев боевой выучки, основанной на инициативе в сочетании с необходимым подчинением. Можно рассматривать такую борьбу как столкновение принципиальных доктрин, можно — как чисто карьеристское соперничество служебных кланов, но факт, что борьба имела место, а арбитром в спорах выступал сам Александр I.

К первому направлению, как указывали современники, принадлежали Аракчеев, Барклай-де-Толли (умерший, кстати, еще в мае 1818 года), великие князья Николай и Михаил, а выдающимся представителем его был полковник Шварц.

Ко второму Николай Павлович безоговорочно причислил Милорадовича, сами себя относили Паскевич и Денис Давыдов. К нему же, разумеется, примыкали участники «Союза благоденствия», которых, увы, больше волновали не интересы солдат и задачи боевой подготовки, а собственное право ездить на учения во фраках.

Такое разделение носит, конечно, в определенной степени условный характер: каждого конкретного генерала или офицера не всегда легко отнести к той или другой категории. К тому же личные взгляды и объективные обстоятельства со временем претерпевают изменения. Ниже нам придется, например, рассказать, как на самом финише деятельности и Милорадовича, и своей собственной, не кто-нибудь, а сам пресловутый граф Аракчеев оказался внезапно не в «партии Аракчеева», а в «партии Милорадовича»!

Великий князь Константин Павлович, с его известной любовью к парадам и отвращением к военным действиям, должен был бы, казалось, принадлежать к первому направлению. Но есть свидетельства, что и он с возмущением стал относиться к строевым увлечениям 1820-х годов.

В то же время Паскевич отнюдь не стремился возвысить голос против акробатики: «Не раз возвращаясь с плаца, мне приходило желание все бросить и в отставке предаться семейной жизни; но я почувствовал, что скоро понадоблюсь для серьезного дела. Россия, я тогда понимал, без войны и скорой войны не обойдется. Волнение в Греции — это начало разложения Турецкой империи» — оправдать, как известно, можно что угодно!