Мифы и правда о восстании декабристов

Гораздо проще было напрямую договориться с Глинкой и Тургеневым и заставить их немедленно свернуть нелегальную деятельность, разоблачение которой грозило всей армии неисчислимыми бедами — именно такой путь в наибольшей степени соответствовал внутренней сути Милорадовича и стоявшей перед ним задаче. А задачей Милорадовича, как указывалось, было погасить служебный скандал.

В переговорах с заговорщиками на руках у генерал-губернатора были все козыри. По сути это был прямой шантаж: конспираторам предстояло либо безоговорочно подчиниться Милорадовичу, либо отдать себя во власть тех людей, которые примутся за расследование их проступков, а затем вынесут вердикт о наказании.

Глинка и Тургенев (в отличие от Грибовского) знали досконально все происходившее в руководящем ядре заговора, включая решения о республиканском строе, цареубийстве и военном перевороте. Столкнувшись с угрозой разоблачения, они должны были отчетливо оценить печальные перспективы возможного расследования. Поведали они об этом Милорадовичу или сохранили от него в тайне, но в любом варианте он приобрел сотрудников, имевших серьезные мотивы энергичнейшим образом следовать его директивам.

Милорадович же предлагал в общем не очень страшные вещи: просто прекратить пока подрывную активность, а безнаказанность он обещал обеспечить — хотя вроде бы и неясно в тот момент, насколько гарантированно. Но, если подумать, была и определенная гарантия.

Ведь Милорадович и сам был под угрозой наказания как генерал-губернатор, в подчинении которого и произошел семеновский «бунт». Приступая к шантажу заговорщиков, он, как всякий шантажист, тоже рисковал: если позже он не спасет заговорщиков от расправы, то и они в отместку предадут гласности сам факт предупреждения с его стороны.

А ведь это предупреждение было значительно более серьезным проступком, нежели аналогичные действия Ермолова: ведь и Граббе, и Фонвизин в тот момент пребывали в отставке и не имели касательства к семеновскому бунту, а сам Ермолов тем более не имел ни малейшего отношения к событиям в столице! К тому же почти публичное предупреждение Фонвизину было сделано уже после того, как царь в разговоре с Васильчиковым в какой-то степени снял покров секретности о собственном отношении к этому делу.

Милорадович же напрямую вмешивался в деятельность нелегальной организации, почти непосредственно замешанной в скандальную историю и заведомо подлежащей расследованию с его собственной стороны. Как это ни расценивать и чем бы это ни грозило лично Милорадовичу, но скандал, которого он опасался более всего, мог ударить с еще большей силой, если бы вскрылись его собственные неблаговидные деяния.

Следовательно, интересы самого Милорадовича, интересы всей российской армии, как он их понимал, и интересы заговорщиков с этого момента оказывались кровно связаны — такова природа страшных тайн и их хранителей!

У Милорадовича была еще одна ниточка, которой он мог буквально давить заговорщиков за горло: имя предателя. Раз имя Грибовского никогда не всплыло ни в единых показаниях и воспоминаниях декабристов, то они действительно не подозревали о его предательстве. Факт же предательства был налицо — он доказывался одним только предупреждением Ермолова. Поэтому любая попытка заговорщиков противодействовать Милорадовичу сопровождалась в тот момент риском немедленного разоблачения их закулисных ходов.

Вот для этого Милорадовичу действительно был необходим Грибовский с его тайными агентами, по крайней мере — на первых порах. И Бог ведает, сколько тайных информаторов на самом деле тогда было, кто они были и что именно доносили! Ведь отсутствие таких доносов в государственных архивах — не доказательство того, что их в свое время вовсе не было.

Такое коварство еще не было присуще Милорадовичу в 1805 году, и в этой сфере он, в соответствии с давним пожеланием Ермолова, явно кое-чему подучился — его действия последующих лет вполне иллюстрируют достигнутый прогресс, хотя, как увидим, в конечном итоге именно он, Милорадович, снова оказался жертвой!

Вот с таким грузом на шее заговорщикам пришлось существовать в дальнейшем, а шпиономания — неизбежный спутник конспирации! — в определенной степени вошла в их быт. Она стала и существенной гарантией сохранения в тайне связей руководства заговора непосредственно с генерал-губернатором: здесь сработал стандартный механизм вербовки секретных сотрудников.

Если человек, вербуемый для секретного сотрудничества (в чем бы оно ни заключалось), не отказывается сразу, а затем и выполняет секретные поручения, не предупреждая своих коллег по конспиративной деятельности, то в дальнейшем он лишается навсегда возможности признаться коллегам в любых своих связях с инстанцией, его завербовавшей — ведь это вызовет неизбежные и оправданные подозрения в глобальной измене и доносительстве.