Мифы и притчи классической древности

— Нет, Тирезий не слеп, Тирезий видит, — воскликнул Эдип, и ночь, объявшую дух его, словно прорезало вдруг блеском молнии. И ужас толкал его все больше выпытывать, словно на вопросы его должны были быть ответы, которые сразу превратили бы в ошибку страшное открытие. Но все сходилось на одном, и в конце узнал он, что убежавший слуга рассказал о всех подробностях убийства. И этот слуга, как только он увидел Эдипа на троне, стал умолять, чтобы его отослали как можно дальше от города на царские пастбища. Эдип пожелал его видеть, и тот был вызван в город. Но еще прежде, чем слуга явился, прибыл из Коринфа посол, чтобы известить Эдипа о смерти его отца Полиба и предложить ему опустевший трон.

Услышав эту весть, царица Иокаста сказала с торжеством:

— Где же вы, великие предсказания богов? Тот, которого родной сын, Эдип, должен был погубить, тихо скончался в старческой слабости.

Но иначе подействовала эта весть на благочестивого Эдипа, и, хотя он все еще склонен был считать Полиба свои отцом, он все же не мог понять, как может не сбыться предсказание богов. Не хотел он отправиться в Коринф, ибо мать его, Меропа, была жива, и второе предсказание оракула — его женитьба на родной матери — могло еще исполниться. Посланец, однако, скоро рассеял сомнения Эдипа. Этот был тот самый пастух, который много лет назад взял Эдипа-ребенка из рук слуги Лая и развязал его проколотые и связанные ноги. Он легко доказал царю, что он только приемный сын Полиба, хотя и наследник коринфского престола. Смутное предчувствие правды толкало Эдипа на встречу со слугой Лая, который ребенком передал его на руки коринфянину. От челяди своей узнал он, что это — тот самый пастух, который убежал при убийстве Лая и теперь пасет царские стада на границах государства.

Когда Иокаста все это услышала, она с громким плачем оставила своего супруга и народное собрание. Эдип же словно нарочно желал покрыть глаза своим мраком и ложно истолковал уход царицы.

— Должно быть, боится она, гордая женщина, как бы не открылось, что я не знатного рода, — сказал он к народу. — Я же считаю себя сыном Счастья и не стыжусь незнатности.

Но тут приблизился старый пастух, приведенный с лугов, и коринфянин тотчас же узнал в нем того, кто передал ему некогда ребенка на Киферонских горах. Он был бледен от страха и пытался все отрицать. Только после гневных угроз Эдипа, приказавшего связать его, сказал он наконец всю правду: что Эдип был сыном Лая и Иокасты, что страшное предсказание богов об отцеубийстве передало Эдипа в его руки, что из сострадания сохранил он ему жизнь.

Иокаста и Эдип сами себя наказывают

Исчезли теперь все сомнения, и страшное предстало неприкрытым. С безумным криком бросился Эдип из народного собрания, стал блуждать по дворцу и искать меч, чтобы стереть это чудовище — Иокасту, мать и супругу свою. И так как все бежали прочь с его дороги, как от безумного, то отыскал он со страшным воплем свою опочивальню, взломал двойные запертые двери и ворвался туда. Ужасное зрелище остановило его безумный бег. Со спутанными и развевающимися волосами, высоко раскачиваясь над ложем, висела на веревке Иокаста. Долго и пристально смотрел Эдип, потом с воющим стенаньем подошел к трупу женщины, спустил высоко подвешенную веревку, так что мертвая опустилась на пол, словно растянулась перед ним, и вырвал из ее платья на груди золотые застежки. Высоко поднял он их в правой руке, проклял глаза свои, чтобы отныне никогда не видели они того, что он сделал, и стал терзать и буравить свои глаза острыми концами застежек, пока не проколол глазные яблоки, пока кровь потоком не хлынула из впадин. Потом пожелал он, чтобы ему, ослепшему, открыли ворота и вывели всему фивянскому народу напоказ, — как отцеубийцу, как кровосмесителя, как проклятого небом, как чудовищного из смертных. Слуги исполнили его желание. Не с отвращением, а со страданием встретил народ своего некогда любимого царя. Сам Креонт, шурин Эдипа, которого так оскорбило его несправедливое подозрение, поспешил к проклятому царю, — но не для того, чтобы надругаться над ним: хотел он увести его от людских глаз и солнечного света, хотел вернуть его в круг родных детей. Тронуло сломленного несчастьями Эдипа такое участие… Он передела трон своему шурину, чтобы тот сохранил его для юных детей, попросил у нового царя могилы для несчастной матери и защиты осиротевших дочерей, для себя же пожелал он изгнания из страны, которую осквернил двойным бесчестием, и заточения на Киферонской горе, где родители давно уготовили ему могилу и где хотел он жить и умереть — как будет на то воля богов. Потом попросил он позвать дочерей своих, ибо еще раз хотелось ему услышать их голос, и, когда те пришли, возложил свои руки на их безгрешные головы. Креонта же он благословил за любовь, которую тот высказал ему, не достойному, и пожелал новому царю и всему народу лучшей защиты у богов, чем та, которую он знал сам.