Мифы и заблуждения в изучении империи и национализма (сборник)

Империя во множестве ее проявлений, старых и новых, с ее разнообразным наследием – одна из таких проблем. Можно констатировать, что сегодня империя вызывает очень большой интерес. Он связан не только с переосмыслением истории империй и отражения этой истории в культуре и общественной жизни, но и с характерным американским увлечением империей. Междисциплинарное изучение империй нашего региона вносит значительный вклад в эти дискуссии хотя бы потому, что с момента крушения европейской колониальной системы в мире осталось лишь две страны, которые часто воспринимаются как империи: Соединенные Штаты и Советский Союз/Россия. Одна из характерных черт России, которая роднит ее с США, заключается в том, что империя как понятие, синонимичное власти, сохраняло свою актуальность и распространенность в России гораздо дольше, чем в других государствах, – даже на том этапе мирового развития, когда официально империй уже не существовало. Одна из причин этого явления, возможно, кроется в том, что Россия и Соединенные Штаты в первой половине XX века перестроили себя как постимперские формы правления. Но, отказавшись от формальных признаков имперской власти, они в то же самое время занялись поисками альтернативных способов распространения своего влияния и контроля в мире, основанном на принципах государственного суверенитета и права народов на самоопределение. Большинство колониальных держав и сухопутных империй так и не смогло осуществить подобную перестройку. Холодная война стала решающим периодом для ставших сверхдержавами СССР и США. Тогда же распались колониальные империи, а антиколониальные нормы прочно утвердились в международных отношениях. В этом смысле Россия служит зеркалом для нас, американцев, в котором мы можем достаточно хорошо разглядеть собственное, пусть и искривленное, отражение.

Для решения стоящих передо мной задач я аналитически определяю империю как масштабную систему чужеродного господства. Однако прежде всего меня интересует, как меняется само содержание таких понятий, как «иностранное/чужое» и «господство». Господство предполагает иерархию и контроль – именно их такие политологи, как Майкл Дойль, Алекс Мотыль или Дэвид Лейк, объявляют основными структурными характеристиками империи как аналитической категории [418] . Однако на практике империя почти всегда подразумевает нечто большее – у нее есть и субъективное измерение. Иерархия присуща любому политическому порядку – действительно, без нее не может существовать ни одно общество. В большинстве случаев люди спокойно переносят присутствие иерархических отношений в своей жизни, а иногда даже видят в них благо. Почему? Потому что они верят, что эти отношения приносят пользу всему обществу в обмен на некоторые личные выгоды для тех, кто стоит у власти, или потому что они не могут изменить эти отношения, или потому что их так воспитали. Сами по себе иерархические отношения не могут придать империи ту негативную коннотацию, которую она приобрела в современном мире. Скорее, дело в двух других свойствах, обычно встречающихся у империй. Это чувство чужеродной, иностранной природы власти (даже если культурная граница не всегда имеет этническую природу) и произвольное, волюнтаристское и корыстное ее применение (как пишет мой коллега Филип Петтит, ощущение, что «приходится жить, сдавшись на милость другого») [419] . С помощью этих дополнительных характеристик политики империи можно попробовать оценить спорное пограничное пространство, отделяющее многонациональные государства от многонациональных империй, государства-гегемоны международных отношений от мировых империй – таковы основные альтернативы империи в современном мире. Сравнение с ними имеет принципиальное значение для понимания политики империи в Евразии на протяжении последнего столетия.

Важно отметить, что сегодня империя – уже совсем не то, чем она была раньше. На протяжении XX века понятие империи как категории политики очень быстро менялось, эволюционируя под давлением нарастающего сопротивления и становления антиимперских норм государственного суверенитета и национального самоопределения. Сегодня мы живем в мире постимперских норм. Вследствие распада колониальных империй и утверждения в международном праве принципов суверенитета и самоопределения империя, по большому счету, превратилась в политическую патологию. Ни одно государство сегодня открыто не признает себя империей и не станет заявлять о том, что оно преследует имперские цели. С моей точки зрения, этот глобальный сдвиг общепринятых норм имел серьезные последствия для эволюции империализма, хотя в большинстве научных исследований, посвященных империи, им по-прежнему не придается должного значения.