Мифы и заблуждения в изучении империи и национализма (сборник)

Во-первых, радикально изменились связанные с империей практики. Почти исчезло завоевание – в прошлом ключевая практика, отождествляемая с империей. Со времени Второй мировой войны завоевание практически ушло из мировой политики благодаря утверждению в международных отношениях принципов государственного суверенитета и права наций на самоопределение. Эти принципы, возникшие как средство, позволяющее сдерживать последствия сбоев в функционировании империй, установили некоторые требования и сформировали ожидания по отношению к поведению власть имущих. Соответственно, отступление от этих стандартов стало расцениваться как «имперское» поведение. К таким нормам относятся следующие: формально существование колоний считается недопустимым; государство может применять силу лишь в оборонительных целях и при однозначно выраженном одобрении со стороны «международного сообщества»; государственный суверенитет должен соблюдаться, т. е. государственные границы могут быть изменены лишь с согласия этого государства, оно же выносит окончательное решение во всех спорах на своей территории, хотя его власть и ограничивается рамками международного права; государство использует свою гегемонию в первую очередь для удовлетворения общественных потребностей, а не исключительно для собственного возвышения или достижения чьих-то частных интересов; военная оккупация или управление страной иностранными силами допустимы лишь в тех случаях, когда они почти не встречают значительного сопротивления. С этой точки зрения содержание понятия «советская империя» существенно отличается от того смысла, который мы вкладываем, когда речь заходит о дореволюционной Российской империи. Даже если Советский Союз и стремился распространить свою власть и контроль за пределы собственных рубежей, территориальная экспансия все же по большей части не была для него «постоянной и высшей политической целью» [420] . (Я пользуюсь здесь выражением Ханны Арендт, которое она применяла для характеристики европейского империализма.) Безусловно, Советы использовали военную силу Красной армии для того, чтобы удержать территорию бывшей Российской империи под своим контролем. Не вполне ясно, однако, можно ли это расценивать как «завоевание» в традиционном смысле этого слова хотя бы потому, что эти земли хотели выйти из состава Российского государства, а национальные движения, стремившиеся к власти, были в это время печально известны своей слабостью и часто не выглядели легитимными в глазах того населения, к которому они апеллировали [421] . Видимо, Советский Союз стал для них «империей» не потому, что националистически настроенные группы населения испытали притеснения в годы Гражданской войны, а потому, что в дальнейшем советская политика проводилась волюнтаристски и с применением насилия. Восприятию СССР как империи способствовали насаждавшиеся практики культурной иерархизации и неравноправного обращения с народами. Наконец, важными факторами были постепенная консолидация и рост национального самосознания среди советского населения. Больше всего под определение завоевания в советской истории подходят территориальные приобретения СССР на основе пакта Молотова-Риббентропа 1940 года. Не случайно почти пятьдесят лет спустя, на фоне распада Советского Союза, именно из областей, присоединенных к СССР по этому пакту, начал распространяться национализм антиимперского и сепаратистского типа. Тем не менее пакт Молотова-Риббентропа был заключен до того, как в международной среде произошла окончательная консолидация комплекса норм, связанных с принципом государственного суверенитета, что произошло уже после Второй мировой войны. При этом в эпоху гласности только претензии народов Прибалтики были сосредоточены на теме завоевания и «оккупации». Что касается наций Восточной Европы, то «пленными» они оказались не в результате завоевания. Скорее, здесь можно говорить об отсутствии уважения Москвы к нормам государственного суверенитета, т. е. к принципу, согласно которому государство является верховной инстанцией по отношению ко всем спорам на своей территории. В результате утверждения норм государственного суверенитета тема российских завоеваний сегодня звучит в основном применительно к «внутренней», а не к «внешней империи», вращаясь вокруг наследия завоевательной политики прошлых веков. Однако это же послевоенное утверждение норм государственного суверенитета привело к тому, что «внутренняя империя» воспринималась как таковая с меньшей готовностью, нежели «внешняя». Например, имперская составляющая советского государства гораздо раньше была признана применительно к политике СССР на международной арене, нежели в сфере его внутренней политики. Последнее в известной степени произошло лишь тогда, когда Советский Союз уже начал рассыпаться, и даже после его окончательного распада. Более того, завоевания, на которые ссылаются, когда речь заходит о советской империи, часто относятся к достаточно далекому прошлому. Их отделяет от нас дистанция в пятьдесят, семьдесят пять или даже пятьсот лет, в то время как общепринятые нормы государственного суверенитета предписывают соблюдать существующие государственные границы, даже если когда-то давно эти границы были установлены насильственным путем. Поэтому по сравнению с империями прошлого в современном мире суверенных государств культурные аргументы и политика исторической памяти играют гораздо более важную роль в формировании империй.