Мифы и заблуждения в изучении империи и национализма (сборник)

Европейские империи втянули свои колонии в кровавые мировые войны XX века, после чего столкнулись с дорогостоящими последствиями заморской империи. Старые проблемы управления империями и конфликтов между ними сохраняли актуальность до середины XX века. Только Вторая мировая война положила конец длительному соревнованию империй за контроль над судьбами Европы. Это произошло после того, как континентальная империя Соединенных Штатов, коммунистическая империя Советского Союза, метрополия, колонии и доминионы Британской империи, остатки разбитой Французской империи и другие союзники разгромили альянс Германской, Японской и Итальянской империй. После войны, побежденные в качестве империй, Германия и Япония возродились уже как национальные государства. Им удалось достичь процветания, поскольку ослабленные европейские державы уже не могли контролировать свои колониальные империи. Но прежде чем окончательно отказаться от колоний, Франция и Британия попытались придать империи новую политическую легитимность и экономическую мощь. Франция экспериментировала, пытаясь наладить конфедеративные отношения со своими колониями, но в итоге вместе с другими европейскими странами создала конфедерацию для себя – Европейский союз.

Во второй половине XX века основное соперничество развернулось между двумя имперскими проектами – СССР и США. Советский Союз использовал однопартийную систему, чтобы ужесточить контроль за посредниками, одновременно разбрасывая унифицированную коммунистическую паутину над признаваемыми режимом национальными сообществами. США с протестантской импульсивностью пытались следовать «римскому пути» цивилизационной экспансии, дополняя его своеобразным свободно-рыночным империализмом – мощь свободного рынка в сочетании с точечным использованием вооруженных сил. В момент наибольшего триумфа выяснилось, что обе стратегии столкнулись со значительными препятствиями. В последнее время в центре внимания оказались новейшие формы китайской имперской экспансии: не «прозелитствуя» за границей, Китай отправляет туда рабочих и предпринимателей, культивирует тему исторической преемственности с древними династиями, использует партийный надзор для обеспечения лояльности бизнес-элит государству.

Таким образом, обращение к опыту империй позволяет пересмотреть традиционные категории и хронологии и увидеть преемственность и разрывы в истории суверенной власти. Категории «нация» и «колония» в этой перспективе предстают не как полярные противоположности, но как исторически взаимосвязанные и взаимно перекрывающиеся феномены. Сказанное не уменьшает принципиальную значимость идей нации и национализма для истории двух последних веков, но делает их менее универсальными и указывает на имперский контекст национальной мобилизации. Неправильно думать, что крупнейшие державы XVIII века – прежде всего Британия и Франция – внезапно перестали сознавать себя империями, начали воспринимать себя как национальные государства, потом решили собрать колонии ради славы и выгоды нации, а в конце осознали неадекватность продвижения принципа национального самоопределения, притом что в этом праве отказывают колониям. На деле имперское воображение успешно дожило до XX века, влияя на представления сильных мира сего о политической жизни и формах ее организации. Мелким и средним агентам мировой политики приходилось находить свое место в политической игре, в которой реальным весом обладали лишь несколько акторов, располагавших наднациональными ресурсами.

Империи создали контекст, в котором предлагались, обсуждались и интерпретировались новые представления о суверенитете. Когда теоретики и практики политической мысли XVIII века выдвинули предположение о том, что государство должно управляться именем народа, возник вопрос: какой именно «народ» при этом имеется в виду. Насколько четкими должны быть границы между полноправными гражданами метрополии и подчиненным ей колониальным населением? Созданные с XVIII по XX век теории суверенитета, демократии и прав человека не давали однозначного ответа. Тем временем сформированные империями сети экономических и политических связей продолжали играть неоднозначную и деструктивную роль. Так, трансатлантический аболиционизм, связав интересы разнородных групп, стремился пересмотреть стратегии управления империями. В других ситуациях диаспорные группы создавали собственные связи, независимые от государственной власти. В некоторых случаях подобные группы совместными усилиями старались свергнуть существующую власть и создать на ее месте собственные империи.