Одно несомненно: наше присутствие здесь, в конце концов, расшевелило кого-то, а скорее всего, многих, и теперь издаваемый ими шум не мешало слышать даже наше тяжелое дыхание, стук наших сердец и топот наших ног по черным туннелям. Издаваемый ими
Но когда мы добежали до центральной галереи и остановились, переводя дыхание, и Дэвид поджег второй запальный шнур, этот пробел в нашем восприятии был восполнен, чего я не забуду до конца своих дней.
Началось все с бьющего по нервам звона огромного колокола, чье эхо в этих адских туннелях просто оглушало, а закончилось… Но я опережаю события.
Одновременно со звоном колокола с гораздо более близкого расстояния зазвучал хор кваканья и бормотания. Дэвид схватил меня за руку и оттащил в маленький боковой туннель, под углом уходящий от галереи. Он сделал это потому, что звуки, которые мы слышали, раздались гораздо ближе, но не только; вдобавок они исходили как раз из того хода, которым мы должны были бежать. Но как безумно капризны боги судьбы! Укрывшись в боковом туннеле, мы столкнулись с ужасающим зрелищем. Может, в каком-то смысле оно было пострашнее того, что ожидало нас в галерее.
Ход, в который мы вбежали, собственно туннелем не был, а представлял собой пещеру в форме буквы «L». Когда мы обогнули единственный угол, нашим взглядам открылось то, что до сих пор оставалось тайной. Мы непроизвольно отпрянули, и я безмолвно молил Бога, если действительно на свете есть какой-то добрый, разумный Бог, чтобы он дал мне сил не потерять сознание прямо здесь и сейчас.
Там бесформенной грудой лежали изодранные останки старого Джейсона Карпентера. Это мог быть только он. У ног в вечном покое застыло изуродованное тело Боунса, его пса. И повсюду вокруг валялись израсходованные гильзы дробовика, а в наполовину сгнившей, наполовину мумифицированной руке Карпентера был сам дробовик, который, в итоге, не спас его.
Однако он сражался… и как сражался! Джейсон, и его пес тоже.
Их трупы были не единственными оставшимися высыхать и гнить в этой пещере, ставшей могилой. Нет, с одной стороны лежала груда тел псевдолюдей, точнее, их клочья, которые я почти не в силах описать. Достаточно того, что я даже не буду пытаться этого делать, просто готов подтвердить, что они выглядели именно так же чудовищно и уродливо, как в рассказе Дэвида об Иннсмуте. И если в смерти они вызывали омерзение, то в жизни должны были выглядеть намного хуже. Но об этом впереди.
Не хотелось, конечно, но фонари пришлось выключить. Мы скрючились в зловонной тьме среди трупов мужчины, пса и воплощенных ночных кошмаров; нам оставалось только ждать. И ни на мгновение мы не забывали о медленно сгорающих запальных шнурах, о быстро утекающем времени. Наконец звон колокола смолк, и его эхо угасло вдали, и издаваемые «глубоководными» звуки стали стихать, когда они в массе своей удалялись к призывающему их источнику, и в конце концов мы продолжили путь.
Включив фонари и пригибаясь, мы бегом вернулись в галерею и… лицом к лицу столкнулись с тем, отчего волосы на голове встали дыбом! Там, в центре галереи, задержался единственный представитель этой квакающей, шлепающей орды. При виде нас он вздрогнул и выпучил «рыбьи» глаза.
Спустя мгновение это непристойное создание – получеловек, полурыба, полулягушка – вскинул перепончатые руки, издал шипящий, хриплый крик гнева, бросился на нас и…
Кренясь, шлепая и спотыкаясь, он ринулся головой вперед прямо на дробовик, который я сжимал в руках. Оба дула изрыгнули огонь… Лицо и грудь монстра взорвались окровавленными ошметками, тело поднялось в воздух и отлетело на другой конец пещеры.
Дэвид закричал мне в ухо, потащил за собой, и… Все остальное слилось в хаос, безумие, кошмар бегства и страха.
Я вроде бы помню, как перезаряжал дробовик, несколько раз, мне кажется, и еще более смутно помню, как стрелял из него, вроде бы много раз. И Дэвид, по-моему, тоже стрелял, даже более успешно. Что касается наших мишеней, то промахнуться в них было трудно. Они клацали когтями, их выпученные глаза пылали ненавистью и вожделением. Зловонное, чужеродное дыхание било нам в лица. Омерзительные, окровавленные тела падали, преграждая нам путь. И все время в воздухе стоял шум – кваканье, шлепанье и шуршание, по мере того как в «это место внизу» прибывали все новые порождения океана.