Потом… титанический взрыв, от которого задрожали каменные стены. Его раскаты еще не успели смолкнуть, когда послышался новый грохот… С потолка полетел град осколков и пыль, и один из боковых туннелей обвалился, когда мы пробегали мимо его входа… но в конце концов мы домчались до подножия уходящей вверх винтовой каменной лестницы.
Дальше мои воспоминания становятся более отчетливыми, иногда даже слишком яркими, если угодно, как будто наше спасение обострило притупленные страхом чувства – и я вижу, как Дэвид поджигает последний запальный шнур, а я стою рядом, стреляя и перезаряжая дробовик. Острый запах серы и черного пороха в облаках пыли, дрожащие лучи фонарей и тьма, снова и снова извергающая отвратительные, жуткие фигуры. Дробовик в моих руках нагревается и наконец вовсе отказывается стрелять.
Тогда мое место занимает Дэвид и в упор расстреливает жутких квакающих тварей. Пронзительным голосом, в котором отчетливо слышны истерические нотки, он приказывает мне подниматься, подниматься и убираться из этого проклятого места. Уже наверху я оглядываюсь и вижу, как его волокут, и он исчезает под пульсирующей массой скребущих когтями тел; взгляды лягушачьих глаз жадно устремляются в мою сторону… в широко разинутых ртах блестят жуткие клыки… мгновенная пауза, а потом с пронзительными воплями твари устремляются следом за мной!
И наконец… наконец, я выскакиваю в пронизанный лунным светом туман, и с силой, которую способно породить только безумие, задвигаю на место плиту и кладу поверх нее камень, поскольку очевидно, что Дэвида больше нет и беспокоиться о нем не имеет смысла. Все произошло быстро, я видел его гибель собственными глазами, но, по крайней мере, он выполнил то, что задумал. Я знал, что это так, чувствуя, как земля подо мной содрогается, когда динамит довершает начатое.
Потом, пошатываясь, я вышел из строения без крыши и рухнул на тропинку между низкорослыми фруктовыми деревьями и влажными от тумана кустами. И лежа там, я продолжал чувствовать, как земля сотрясается подо мной и рушится каменная кладка, вырванная из изъеденного веками фундамента.
И в самом конце, перед тем, как, слава богу, потерять сознание, я наконец был вознагражден зрелищем, которое позволило мне с рассветом очнуться нормальным, несломленным человеком. Я имею в виду вот что: рассеяние над долиной огромной, извивающейся массы тумана, истекающей из сотрясаемой от ярости фигуры тритона.
Поскольку в этот момент я понял, что, хотя сам Дагон жив, как он «жил» с незапамятных времен, места поклонения ему, которым на протяжении столетий был Кетлторп, больше не существовало.
Вот и вся моя история, история фермы Кетлторп, которая с рассветом обратилась в развалины. Когда я уходил, не оставалось ни одного целого здания, а что происходило дальше, сказать не могу, поскольку никогда не возвращался туда и никогда о его судьбе не расспрашивал. В официальных отчетах наверняка сказано, что этой ночью «сильно просела почва», произошло смещение земляного пласта – явление, хорошо знакомое всем, кто работает на каменноугольных копях. И несмотря на тот факт, что бури, как таковой, на море не было, многие прибрежные утесы обрушились на песок или в воду.
Что еще остается добавить? В том году было очень мало «глубоководного келпа», и за прошедшие с тех пор годы его становилось все меньше. Это все по слухам, правда, поскольку я перебрался в глубь страны и никогда больше не выезжал в местность, откуда мог хотя бы случайно увидеть море или услышать шум прибоя.
Относительно Джун: она умерла восемь месяцев спустя, перед этим преждевременно разрешившись от бремени. Все это время в ее облике сильнее проступало что-то рыбье, но она не осознавала этого, снова став счастливой девочкой, чей разум так и не пришел в норму. Ее доктора говорили, что это к лучшему, и за это я благодарен судьбе.
И еще они сказали, что ребенок умер вместе с ней.
Тварь с пустоши у края кратера[27]