Не важно, насколько убедительной представляется эта теория, с ней далеко не все согласны; главное, что имеется предостаточно доказательств того, что ключ к пониманию трудовой этики китайцев надо искать в экономических стимулах. Страсть к усердному труду отнюдь не является врожденной чертой, присущей китайскому характеру. Интервьюируя китайцев, отрабатывавших двадцатичасовые смены в пошивочных мастерских итальянского города Прато, Джеймс Киндж подружился с одним из них. В разговоре с журналистом рабочий признался, что заработал больше чем достаточно, чтобы можно было вернуться домой, однако он предпочел остаться в Италии, выполняя тяжкую, потогонную работу, по единственной причине: чтобы платить за школьное образование сына, оставшегося вместе с матерью в Китае. «Я все это делаю для сына», — заявил он. Как мне знаком этот мотив самопожертвования во имя семьи! Мои дедушка и бабушка работали по семь дней в неделю в прачечной в Шеффилде вовсе не потому, что им нравилось допоздна кипятить простыни и гладить воротнички. Они делали это, чтобы изменить к лучшему жизнь своих детей. На деле к тому же стремится большинство эмигрантских семей. Нет ничего специфически китайского в надрывающих жилы на работе эмигрантах первого поколения. Трудовую этику китайцев будет легче понять, приняв во внимание, что в настоящее время в Китае насчитывается около двухсот миллионов внутренних мигрантов.
Привычка китайцев к тяжелому труду имеет много объяснений, но самое главное среди них — страстное желание улучшить свою жизнь. Упомянутый выше опрос «Гэллапа» показал, что большинство китайцев мечтают «стать богатыми». Для нас под этими словами подразумевается роскошь, но для многих обитателей китайских деревень «богатство» означает всего лишь возможность прокормить семью и дать образование детям.
Мерзейший из рабов
Вера в то, что китайцы изнуряют себя тяжелой работой просто потому, что им это нравится, что они получают удовлетворение от работы как таковой, стоит в ряду многочисленных мифов о Китае. Может показаться, что миф этот довольно безобиден. Замечание Марка Твена о трудовой этике китайских иммигрантов в Америке было вполне комплиментарно. Он пишет о китайцах как о «добродушной и благонамеренной расе». Да и станет ли кто-нибудь возражать против того, чтобы выглядеть в глазах посторонних трудолюбивым от природы? Это наверняка лучше, чем считаться ленивым. Тем не менее, как бы ни были благородны намерения пропагандистов этой идеи, на протяжении истории миф об отношении китайцев к труду способствовал проявлениям величайшей несправедливости и жестокости.
Происхождение слова «кули» неясно. По одной теории, оно происходит от португальского слова для обозначения индийского раба. По другой — от китайского слова «ку ли», которое можно перевести как «горькая сила». Слово это связывается в нашем сознании не с индийцами, а с китайцами, однако ассоциация с рабством также уместна.
После того как в 1830-х годах британский военный флот занялся искоренением торговли африканскими рабами, в колониях и на прежде зависимых территориях Латинской Америки начала ощущаться нехватка рабочей силы. Эта брешь стала заполняться за счет китайских крестьян. Около 95 тысяч их было завербовано в середине XIX века для работы на сахарных и хлопковых плантациях и для сбора гуано на островах Перу, освободившегося к тому времени от подчинения испанской короне. Местные компрадоры вербовали китайских крестьян, суля им возможность неплохо заработать за границей. Китайцы подписывали контракт на определенный срок, чаще всего на восемь лет, после чего их переправляли в португальскую колонию Макао, откуда корабли европейских стран доставляли свой живой груз в Новый Свет. Жизнь этих рабочих по прибытии в Перу, хотя номинально они и считались свободными, мало чем отличалась от существования работавших здесь до них африканских рабов. Их заставляли работать не разгибаясь все семь дней в неделю. Им приходилось платить работодателям за питание и жилье, что часто оставляло их практически без заработка. Пытавшихся бежать ловили и, выпоров, выставляли в качестве наказания под палящее солнце. Многие из них кончали жизнь самоубийством, а в 1870-м пять сотен кули подняли бунт в расположенной к северу от Лимы долине Пативилка, безжалостно убивая белых перуанцев.