Мифы о Китае: все, что вы знали о самой многонаселенной стране мира, – неправда!

В июле 1851 года Чарлз Диккенс посетил выставку китайских промыслов и диковин, устроенную в небольшой галерее в районе лондонского Гайд-парка. Среди прочих экспонатов были представлены расписные фонари, чайники из глины и хрупкие резные шары из слоновой кости. Однако тем летом этой маленькой выставке пришлось вступить в неравное состязание за признание публики. Чуть дальше по той же дороге в зелени Гайд-парка расположилась Всемирная выставка. Под сводами великолепного Хрустального дворца выстроились плоды технического и научного гения Викторианской эпохи — от паровозов и центробежных насосов до сельскохозяйственных машин и телеграфа.

Диккенс не почувствовал, что, возможно, замысел был подчеркнуть лестный для британского павильона контраст. В статье, напечатанной в собственном журнале «Простые слова» и посвященной обеим экспозициям, писатель, за год до того опубликовавший восторженно встреченный читателями роман «Дэвид Копперфилд», не скрывает презрительного отношения к произведениям Востока. «Сравните величие английских достижений с поразительной незначительностью китайских, — пишет он. — Перейдите от созданных нами, чужеземными варварами, шелкоткацких и хлопкопрядильных станков к кропотливо вырезанным из слоновой кости шарам цветочной империи: шар в шаре и круг в круге, неизменные и не имеющие никакого практического применения на протяжении тысячелетий». Из противопоставления двух культур прославленный писатель делает категорический вывод: Китай попрал «закон человеческого прогресса».

«Три китайских божества: Прошлое, Настоящее и Будущее — можно представить с одним и тем же тяжеловесным ликом. Эта почтенная, неподвижная, наводящая тоску троица восседает плечом к плечу в нерушимом согласии, окруженная желтушным ореолом, наделенная одними и теми же фамильными чертами. “Каково было Прошлое, таково Настоящее, и да будет Будущее таким же”, — возгласил Император. И все подданные простерлись ниц и вскричали: “Аминь!”»

Весьма гневная тирада, но такого рода идеи, несомненно, совпадали с настроениями большинства диккенсовских читателей. Его мысль — китайская культура застыла со времен древности — выражает общепринятые взгляды того времени. Более того, это взгляд на Китай, присущий многим предшествовавшим ему поколениям иностранцев. И в некотором отношении мы сохраняем этот взгляд на Китай и поныне.

Вневременной феномен

Откройте любой путеводитель, книгу по истории или газетную статью, посвященные Китаю, и вы везде найдете одно и то же утверждение: Китай — «старейшая непрерывная цивилизация», самая «древняя культура» в истории человечества. Мы имеем тенденцию воспринимать и сам по себе Китай как некую древнюю реликвию. В отличие от других великих империй, распавшихся на части под ударами революций и других энтропийных сил истории, Китай удивительным образом сохранился.

«Со времен Конфуция, — писал в 1922 году философ и математик Бертран Рассел, — Египетская, Вавилонская, Персидская, Македонская и Римская империи исчезли с лица Земли, но Китай устоял». Можно подумать, что, не распадись их империи, римские граждане или подданные фараонов бродили бы среди нас в том же неизменном виде и вели жизнь, подобную той, какой жили их древние предки. В более близкое к нам время Генри Киссинджер идет даже дальше в своей оценке древности Китая. Старый советник Ричарда Никсона относит Китай к той же категории, что восход солнца или ветер, характеризуя страну как «вневременной природный феномен», государство‑цивилизацию, которая, «как кажется, не имеет начала».

Постоянство китайской цивилизации поражает не меньше, чем ее долговечность. «Они сохранили все обычаи в отношении одежды, нравов, законов, традиций и манер, ни на йоту не отклоняясь от мудрых установлений своих древних законодателей», — заявляет в 1738 году историк-иезуит Жан-Батист Дю Альд. Американский писатель Джек Лондон пишет в 1904 году, что китайцы «в дреме … провожают века». Китайцы, по словам протестантского миссионера Честера Холкомба, «само воплощение консерватизма». Эта точка зрения сохраняется до наших дней. «Китай был китайским почти с известного историкам начала», — высказался совсем недавно, в 1998 году, антрополог и автор научно-популярных книг Джаред Даймонд.

Китай никогда не меняется, потому что это самая застывшая в своих формах и устойчивая цивилизация на планете. На протяжении веков страну завоевывали вторгавшиеся в нее племена разнообразных чужеземных варваров, но эти иноземцы, в свою очередь, оказывались побежденными мощной организацией и величественной культурой покоренного ими государства. Эта идея восходит по меньшей мере к жившему в восемнадцатом веке Вольтеру. В пьесе «Китайский сирота» философ французского Просвещения конструирует кульминационную сцену, в которой монгольский завоеватель Чингисхан, став свидетелем мужественного поступка китайского юноши, склоняет голову перед моральным превосходством народа, завоеванного им посредством грубой силы: