Читаем Мифы о Китае: все, что вы знали о самой многонаселенной стране мира, – неправда! полностью

Нам может казаться, что китайская система обучения всегда строилась на основе классической конфуцианской философии, однако великий мудрец наверняка ужаснулся бы тому, что было проделано со многими поколениями китайских учащихся якобы во имя его учения. Конфуций ясно высказывал свою убежденность в том, что в центре процесса познания должно находиться понимание, а не просто запоминание. «Опасно думать, не уча, — предупреждает он, — но тот, кто заучивает, не думая, тратит время понапрасну». Творцы императорского экзамена, назначением которого было тестирование способности экзаменуемого к запоминанию больших кусков классических текстов, проигнорировали это предупреждение. Результаты оказались весьма плачевными. Сейчас принято считать, что старые экзамены оказались одним из интеллектуальных ограничений, вследствие которых Китай, несмотря на великие изобретения своей начальной истории, оказался неспособен на научный прорыв, благодаря которому стала возможна индустриальная революция на Западе в XVIII веке. Создатели «гао као» также оставили без внимания предостережение Конфуция. Наивысшие баллы «гао као» присуждает прежде всего за запоминание материала. Его критическое осмысление и творческий подход не важны. В разговоре со мной один профессор с горечью сравнивал западную традицию скептицизма в познании с присущим Китаю упором на механическое усвоение неизменной премудрости. «В Древней Греции было принято подвергать сомнению авторитеты, идеи, все, что угодно, — говорил он. — Конфуцианская система всегда была клеткой. Если в вас есть творческое начало, вам предоставят клетку побольше. Но никому не позволено выходить за пределы клетки». Это не просто стереотип. Как-то в лондонском Сохо, в ресторане, китайский бизнес-консультант средних лет описывал мне, как трудно ему было адаптироваться к западной системе образования, когда в 1990‑х он поступил учиться в британский университет на степень магистра и ему задали написать его первую работу. «Я воспроизвел кусок текста из книги, — рассказывал он, — но профессор сказал мне: «Нет-нет, я хочу знать, что вы по этому поводу думаете». Я такое услышал впервые в жизни».

Через подобный опыт проходят, как правило, все студенты, приезжающие учиться из Китая на Запад. Пекинская журналистка Хелен Гао рассказала мне о начале своего обучения в западном университете: «Аналитические эссе, которые я должна была писать на экзаменах по истории, казались мне пугающе, неестественно лишенными структуры по сравнению с прямолинейными вопросами с вариантами ответа, как это раньше всегда бывало при сдаче экзаменов. Я привыкла к жесткому формату дискуссионных тем для сочинений, для которых мне приходилось запоминать сотни абзацев, чтобы потом расположить их наподобие элементов пазла. Письменные работы в характерном для западного образования стиле, например, о значении символов в романе, требовали умения эмоционально и творчески мыслить, к чему мои китайские преподаватели совершенно меня не подготовили».

Но, может быть, китайская система пригодна, чтобы готовить студентов к работе в отечественном народном хозяйстве, на благо китайского общества, живущего по законам, столь отличным от западных? Проблема, однако, состоит в том, что заложенный в «гао као» метод обучения, по-видимому, неэффективен и на китайской почве. Почти никто из выпускников школы, показавших лучшие экзаменационные результаты, не добивается заметных успехов в дальнейшей жизни. Исследование, посвященное судьбе тысячи выпускников, набравших самые высокие баллы на экзамене «гао као» в период между 1997 и 2008 годом, выявило, что «никто из них ничем не проявил себя в сфере науки, бизнеса или политики».

«Гаокаоизм» порождает и ряд других проблем. Из-за исключительной значимости экзамена школы привязывают денежное вознаграждение учителей к результам их учеников на экзамене. Чем больше выпускников учителю удастся протолкнуть в хорошие университеты, тем выше будет его премия. Этот аспект китайской образовательной системы, заключающийся в материальном стимулировании и обязанный более теории свободного рынка Милтона Фридмана, нежели учению Мао, приводит к пагубным побочным эффектам, заставляя учителей требовать от учеников нескончаемой зубрежки, не уделяя внимания действительному пониманию материала.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Россия между революцией и контрреволюцией. Холодный восточный ветер 4
Россия между революцией и контрреволюцией. Холодный восточный ветер 4

Четвертое, расширенное и дополненное издание культовой книги выдающегося русского историка Андрея Фурсова — взгляд на Россию сквозь призму тех катаклизмов 2020–2021 годов, что происходит в мире, и, в то же время — русский взгляд на мир. «Холодный восточный ветер» — это символ здоровой силы, необходимой для уничтожения грязи и гнили, скопившейся, как в мире, так и в России и в мире за последние годы. Нет никаких сомнений, что этот ветер может придти только с Востока — больше ему взяться неоткуда.Нарастающие массовые протесты на постсоветском пространстве — от Хабаровска до Беларуси, обусловленные экономическими, социо-демографическими, культурно-психологическими и иными факторами, требуют серьёзной модификации алгоритма поведения властных элит. Новая эпоха потребует новую элиту — не факт, что она будет лучше; факт, однако, в том, что постсоветика своё отработала. Сможет ли она нырнуть в котёл исторических возможностей и вынырнуть «добрым молодцем» или произойдёт «бух в котёл, и там сварился» — вопрос открытый. Любой ответ на него принесёт всем нам много-много непокою. Ответ во многом зависит от нас, от того, насколько народ и власть будут едины и готовы в едином порыве рвануть вперёд, «гремя огнём, сверкая блеском стали».

Андрей Ильич Фурсов

Публицистика
Свой — чужой
Свой — чужой

Сотрудника уголовного розыска Валерия Штукина внедряют в структуру бывшего криминального авторитета, а ныне крупного бизнесмена Юнгерова. Тот, в свою очередь, направляет на работу в милицию Егора Якушева, парня, которого воспитал, как сына. С этого момента судьбы двух молодых людей начинают стягиваться в тугой узел, развязать который практически невозможно…Для Штукина юнгеровская система постепенно становится более своей, чем родная милицейская…Егор Якушев успешно служит в уголовном розыске.Однако между молодыми людьми вспыхивает конфликт…* * *«Со времени написания романа "Свой — Чужой" минуло полтора десятка лет. За эти годы изменилось очень многое — и в стране, и в мире, и в нас самих. Тем не менее этот роман нельзя назвать устаревшим. Конечно, само Время, в котором разворачиваются события, уже можно отнести к ушедшей натуре, но не оно было первой производной творческого замысла. Эти романы прежде всего о людях, о человеческих взаимоотношениях и нравственном выборе."Свой — Чужой" — это история про то, как заканчивается история "Бандитского Петербурга". Это время умирания недолгой (и слава Богу!) эпохи, когда правили бал главари ОПГ и те сотрудники милиции, которые мало чем от этих главарей отличались. Это история о столкновении двух идеологий, о том, как трудно порой отличить "своих" от "чужих", о том, что в нашей национальной ментальности свой или чужой подчас важнее, чем правда-неправда.А еще "Свой — Чужой" — это печальный роман о невероятном, "арктическом" одиночестве».Андрей Константинов

Александр Андреевич Проханов , Андрей Константинов , Евгений Александрович Вышенков

Криминальный детектив / Публицистика