Достаточно обоснованной в современной литературе является мысль о важной роли мифа о герое в современной социальной мифологии. В чем же состоит решающее отличие феномена героического в современном мифе от архаических вариантов? И. М. Суравнева и В. В. Федоров в работе «Феномен героизма» отмечали, что героический миф постоянно порождается архетипом героя, спроецированным в сферу самоорганизации общества. «Героический миф — миф о рождении, смерти и возрождении героя, в котором воплощены чаяния поколений и сплетены высшая форма коллективности и высшая форма индивидуальности — постоянно циркулирует в любом обществе. Это мифы о власти, стоящей на страже Правды, о добром царе — герое или царе — мученике, о герое — избавителе (миф о сильной руке) и пр. Фигура героя является стержневым элементом многих социальных процессов в современном обществе, поскольку является средством представления сути происходящего. В частности с помощью представлений о герое массам вновь и вновь транслируется духовно — нравственное измерение политики»[111]
.Культурный герой сохраняет свое значение и в современном мифе. В силу особенностей самой современной социальной мифологии образ героя фрагментируется и в большей мере оказывается зависимым от контекста медийного сообщения и особенностей его визуализации в соответствующем канале коммуникации. Механизм исторической избирательности сохраняется, но в современном мифе наблюдается тенденция к выделению тех сторон культурного героя, которые в первую очередь востребованы в актуальном социально — политическом или экономическом контексте.
Вместе с тем в сферу современных медийных мифов о прошлом попадает не только культурный герой. Мифологизации может быть подвержено как отдельное историческое событие, так и эпоха. В этом отношении современный медийный миф постоянно соприкасается с другими формами знания о прошлом и в том числе с научными историческими знаниями, заимствуя у них контент и зачастую маскируясь под научное историческое знание. В данном случае необходимо вновь согласиться с Роланом Бартом, указывавшим, что миф является именно формой, а не содержанием. Причем, формой, которая по новому маркирует сами «следы» прошлого как часть одновременно исторического и медиального пространства[112]
.