Мифы о прошлом в современной медиасреде. Практики конструирования, механизмы воздействия, перспективы использования

Проблемы онтологического статуса прошлого традиционно входят в круг вопросов, изучаемых философией и теорией истории, которые претерпели существенные изменения в минувшем столетии в связи с целым набором культурных поворотов в социально — гуманитарных науках[89]. С одной стороны, в зарубежной философии истории давно уже сложилась вполне устоявшаяся традиция, отрицающая наличие неких определенных метафизических оснований философии истории и критически воспринимающая всякую онтологическую (или субстантивную) философию истории. С другой стороны, философия истории в XXI веке существенно расширила круг своих интересов. Так, традиционные вопросы аналитической, герменевтической и нарративной философии истории на Западе оказались дополнены темами политического присвоения прошлого, проблематика исторических коммемораций, медийный дискурс об истории, проблемы коллективной памяти и идентичности, национальные образы времени и исторического опыта, этическое измерение истории. По мысли Ю. А. Кимелева, «…в настоящее время философия истории предстает как собрание отчасти независимых друг от друга, отчасти пересекающихся постановок вопросов, проблем, подходов, а также связанных с ними философских концептуализаций»[90]. Вместе с тем, в современной зарубежной литературе неоднократно предпринимались попытки «реабилитации философии истории», понятой как этическая установка относительно хода и содержания исторического процесса (К. Ролдáн)[91], как набор различных метатеорий, только несколько из которых (гегелевская, марксистская, теория локальных цивилизаций) подверглись существенной критике (Г. Нагл — Досекал)[92], как «философия истории среднего масштаба», сопоставимая с философией техники (Й. Робек)[93]. Один из наиболее успешных вариантов в этой связи был реализован в проекте метаистории Йорна Рюзена, который на основе культурно — антропологического подхода предложил говорить о материальной (теория исторического процесса), формальной (теория и методология историописания) и функциональной (теория исторической памяти) разновидностях философии истории[94].

Тем не менее, какой бы проект «возрождения» философии и теории истории сегодня не появился, он не может не учитывать последствий влияния в первую очередь лингвистического поворота на историографию второй половины XX века[95]. Важнейшее влияние данного культурного поворота на сферу размышлений об истории, как известно, состояло в признании невозможности объективной оценки событий прошлого в связи с важной ролью языковых конструкций и стратегий интерпретации прошлого. Прошлое и его следы оказывались зависимыми от тех требований, которое предъявляло к нему настоящее. «Историческая реальность» в таком случае оказывается между сферой бытия и сущего. Л. П. Станкевич писал: «историческая реальность — есть нечто исторически сущее, часть исторического бытия, которое именно в данный момент, здесь и сейчас, а не в будущем, в котором возможно окажется еще более или менее реальным осознается и признается как именно таковая, а не какая то другая реальность прошлого»[96]. Подобное понимание исторической реальности естественным образом трансформировало представления об историческом смысле. По мысли Ю. В. Перова: «рассчитывать на обретение (хотя бы в будущем) универсального и безусловного, окончательно постигнутого на веки смысла истории, оснований нет. Смысл истории …конструируется внутри истории ею самою, и сам историчен»[97].

При этом, несмотря на существенное влияние постмодернизма и активное развитие такого междисциплинарного направления как memory studies, появление public history, среди исследователей сохраняется мнение о важной роли исторической науки в формулировке того, что можно было бы назвать «онтологией прошлого». Это означает, что пытаясь понять особенности онтологических оснований конструирования представлений о прошлом в современном мифе мы неминуемо будем сопоставлять данный процесс с тем, как данные онтологические основания представлены в исторической науке и в методологии историзма в целом. В этой связи мы попытались выделить те категории, которые характеризуют метод историзма и посмотреть на них в свете их трансформации в контексте мифологии современной медиасреды.

Попытка анализа архаической мифологии сквозь призму категорий исторического сознания уже предпринималась в отечественной научной литературе. Так, в работе М. Н. Чистанова обосновывается мысль о необходимости выделять в мифологическом сознании элементы, свидетельствующие о присущей ему начальной форме историзма[98]. Данный вывод он делает на основе анализа архаического мифологического сознания в контексте базовых категорий исторического сознания: время, прошлое, причинно — следственное отношение, индивидуальность, тотальность. В этой связи мы взяли за основу его подробный анализ и постарались применить его к особенностям современной медийной мифологии.