Мифы о России. От Грозного до Путина. Мы глазами иностранцев

Особенно внимательно инспектор проверял анкету, в которой нашел и ошибки, и неточности — и хотел было вернуть ее мне, но я сказал, что этот документ заполнял их сервисный центр и что я заплатил за это. Заметно расстроившись инспектор наконец, решился взять мои документы.

В России, безусловно, все возможно.

К метро я шел в смешанных чувствах. Конечно, я настоял на своем, добился чего-то важного с огромным трудом, но если я выберу жить в России, мне всегда придется так мучаться?

К счастью, ФМС Петрозаводска вернул мне веру в то, что чиновники могут быть нормальными людьми. В Карелии эта система хорошо организована и работает быстро. Когда мы с Евгенией рассказали, как работает ФМС Москвы, людям из соответствующей организации в Петрозаводске, они смущенно извинились перед нами от имени правительства России. Не рушится ли Москва под большим объемом мигрантов?

Получая вид на жительство, я будто видел свет и чувствовал тепло солнца, как во время своей первой православной службы. Инспектор протянул мне документ, поздравил меня (!) и даже улыбнулся. Это было как явление солнца среди полярной ночи.

В Москве я снова отправился за регистрацией. Нужно было поставить штамп в паспорте, но Юрий ушел в отпуск. И снова в последний легальный день после семи часов ожидания в районном ФМС помощник Юрия проставил штамп в моем драгоценном ВНЖ.

Было около четырех часов прекрасного ноябрьского дня 2011 года. Помощник Юрия протянул мне документ и пожал руку. Рассмотрев его запущенный кабинет и решетку камеры, расположенной рядом, я посочувствовал людям, работающим здесь.

Тем не менее я думаю, что стал фээмэсофобом. Меня охватывает нервный зуд при одной мысли о том, что мне когда-нибудь нужно будет переделать какой-либо административный документ. То, что я ненавижу больше всего в России, — это ФМС Москвы. Один мой друг тоже оформлял РВП; мы ехали в его машине, разговаривали — и я спросил:

— Ну как, все ли у тебя получается?

Мой друг притормозил и припарковался на обочине.

— Ты почему остановился?

— Знаешь, — ответил он, — эта тема настолько выводит меня из себя, что я не могу одновременно вести машину и говорить об этом.

Очевидно, что ФМС создало тяжелую психологическую травму у большого числа иностранцев в России.

Но вспомните, что различные русские и французские друзья говорили мне, когда я начал легализовываться: «Даже если у тебя все в порядке с документами, у тебя ничего не получится, все коррумпировано, и ты должен будешь платить». Это оказалось неправдой. Система работает. У меня на руках есть все необходимые документы, хотя и давшиеся мне огромным трудом, и ни один инспектор за время всей процедуры не просил у меня ни рубля. Кроме того, вне Москвы эта система может работать вполне нормально: в Петрозаводске, например, можно записываться на прием в ФМС через Интернет, нет никаких очередей или беспорядка, а инспекторы вежливые и доброжелательные.

Размышления о русских женщинах

Почему на Западе люди любого возраста убеждены, что русские отличаются от всех остальных женщин планеты? Нигде в мире женщина не является предметом стольких стереотипов и наваждений, как в России. Читающие мужчины мечтают об Анне Карениной; те, кто смотрит телевизор, мечтают об Елене Лениной, а любители большого тенниса думают о Марии Шараповой или об Анне Курниковой.

Впервые я увидел русскую девушку в Конго, в Черной Африке, где говорят по-французски. Я учился в маленькой школе, с первого класса до окончания. Многие из местных студентов ехали учиться в Советский Союз, некоторые из них там женились на русских, а потом вернулись на родину. Так что в нашей школе учились дети русских и конголезских родителей (хотя было их немного). Я учился в одном классе с Дианой, девочкой из такой семьи, ее мама была русской. Диана никогда не бывала ни в России, ни в СССР, но, наверное, мама как-то иначе ее воспитывала — учила тщательнее ухаживать за собой, быть привлекательнее остальных. Я тогда не понимал, чем эта девушка-метиска отличается от других.

Когда мне исполнилось тринадцать, меня отправили на курсы английского языка в так называемую летнюю школу в Шотландии. Среди 350 студентов из Европы и Японии я был единственным, кто приехал из Африки. Школа владела тремя большими парусниками, а стажировка включала в себя четырехдневное плавание. Под палубой располагались кубрики — спальни, одна для мальчиков и одна для девушек. На паруснике я заметил Елену, русскую девушку, молчаливую блондинку, которая держалась отстраненно и вообще казалась замкнутым человеком. В какой-то момент нам нужно было прыгнуть в море; вода была по-настоящему холодной, но Елена не дрогнула. Наблюдая за ней, я отмечал, как сильно она отличается от других девушек, и представлял себе ее отца — богатого могучего русского.

У меня сохранилась фотография того времени, на ней Елена стоит на ветру в одной только футболке, и лицо у нее такое же отстраненное, как и всегда. Тогда, на этом корабле, в Шотландии, я был далек от мысли, что когда-нибудь судьба меня приведет в Россию жить с любимой.