Звучит как нечто похожее на логику, но на деле это, конечно, не так. Ведь если мы возьмём те популяции людей, которые никогда не прекращали жить охотой и собирательством (к примеру, многие африканские племена, южноамериканские индейцы, австралийские аборигены и представители многих других коренных народов планеты), но продолжали это делать на протяжении всех 100 тысяч лет, то мы поймём, что и у них нет никаких особых охотничьих или собирательских "инстинктов". А ведь по логике эволюционистов, у этих племён их "охотничьи инстинкты" должны наблюдаться не просто в "остаточном" виде, а в самом ярком, непосредственном биологическом виде, поскольку охота и собирательство этими племенами не прекращались и не заменялись земледелием или одомашниванием животных. Но нет у представителей этих племён каких-либо врождённых особенностей поведения, которые бы отличали их от всех прочих популяций планеты. А что у них есть? А есть лишь тотальное обучение старшими младших всем охотничьим навыкам — владению копьём или бумерангом, их изготовлению, освоение всех особенностей поведения дичи и хищников для осуществления успешной охоты. В общем, всё то, что, согласно взглядам эволюционистов, должно быть у африканских, австралийских и амазонских детей изначально врождённым, детерминированным генами, на деле же представляет собой исключительно царство научения. Значит, "инстинкты" у современного человека редуцированы не по причине того, что однажды (около 15–10 тысяч лет назад) он вдруг занялся земледелием. Совсем не поэтому. Но почему же тогда? А потому что у Человека никаких инстинктов никогда и не было, как не было их уже и у древних обезьян, спустившихся с деревьев в саванны 5–6 млн. лет назад. И в дальнейшем у них не могло происходить формирования вообще никаких инстинктов. Так как научение через подражание и наблюдение делает механизм генетического наследования поведения излишним, это приводит к его отмиранию. Но у древних приматов научение через подражание и через наблюдение уже было превосходно развито, то это значит, что в дальнейшем на пути их преобразования сначала в австралопитеков, затем в Homo erectus, а затем в неандертальца и в современного Homo sapiens не происходило генетической фиксации никакого нового поведения. Никаких инстинктов не формировалось. И если сейчас принято отсчитывать род Homo от первых Homo habilis, то мы можем сказать, что Человек не только никогда не избавлялся от инстинктов, но у него их попросту никогда и не было. Именно поэтому даже у ныне действующих племён с традиционным укладом жизни охотников-собирателей какие бы то ни было охотничьи и собирательские "инстинкты" отсутствуют, потому что их никогда и не было
.Они не редуцировали, они не притупились.
Их просто не было.
Никогда.
Этот аспект можно было бы даже ввести как дополнительный параметр для таксономической классификации рода Homo — отсутствие каких-либо врождённых видотипичных образцов поведения. Хотя, как неоднократно высказывалось выше, данная характеристика, возможно, может быть применима даже к семейству гоминид в целом или даже к надсемейству гоминоидов (все человекообразные обезьяны с человеком и его предками включительно).
Вынесенное в эпиграф к этой главе изречение А.Н. Леонтьева кратко характеризует всё положение вещей. Я повторю его здесь ещё раз: "
В некоторых случаях эволюционисты склоняются к заявлениям, из которых следует, что разум не может компенсировать все инстинктивные моменты поведения, дескать, инстинкт направляет поведение в русло конкретных влечений, которые врождённы, и, дескать, сами эти влечения и существуют как свидетельство наличия некоего инстинкта (если понимать инстинкт в очень и очень широком смысле — как врождённое влечение к чему-либо). Но подобные утверждения, конечно, ничем не аргументируются, а вдобавок и откровенно близоруки.