Мифы воды

«Дерево» (arbor) — это, по мнению Понтоппидана, и есть кракен. Кроме того, епископ отождествляет его с «колесами» (rotaе) из того же отрывка, после чего приходит к выводу, что таинственный монстр на самом деле представляет собой разновидность существ, которых мы сейчас называем офиуры или змеехвостки — свое название они получили за способ передвижения, при котором их отростки-щупальца извиваются по-змеиному. В пример он приводит «морскую звезду» (офиуры и морские звезды относятся к иглокожим, но с точки зрения современной науки их нельзя отождествлять) Stella Arborensis, называя ее «головой Медузы», и предполагает, что это существо на самом деле… малек кракена. С современной точки зрения выводы Понтоппидана выглядят причудливо, но в рассудительности и логичности ему не откажешь.

Но как же вышло, что описанная Понтоппиданом офиура-переросток, охочая до рыбы, стала известным нам существом, громадным осьминогом или кальмаром, грозой морей? За это стоит поблагодарить французского натуралиста и малаколога (специалиста по беспозвоночным) Пьера Дени де Монфора. Именно он в энциклопедии по естественной истории начала XIX века описал кракена как колоссального спрута и упомянул о его склонности губить корабли. Благодаря вниманию публики миф обрел второе дыхание.

Гигантский спрут. Иллюстрация из книги «Естественная, общая и частная история моллюсков, беспозвоночных и белокровных животных». 1801 г.

Библиотека наследия биоразнообразия, США

Во второй половине XIX века ученые наконец-то получили первые образцы, свидетельствующие о существовании гигантского кальмара. Не исключено, что это глубоководное существо как-то повлияло на возникновение мифа о кракене, как киты-горбачи — на миф о Хафгуфе. Однако подлинные размеры (около 16 метров, учитывая полную длину ловчих щупалец) архитеутиса оказались недостаточно впечатляющими, чтобы люди разочаровались в вымысле, и потому трупы гигантских кальмаров смирно лежат в музеях под стеклом, а кракены, монстры-убийцы, продолжают неистовствовать на страницах книг и больших и малых экранах.

И ПРОЧИЙ ЗООПАРК

Сцилла и Харибда

Эти два чудовища почти всегда упоминаются вместе, поскольку таков был их предписанный Гомером жребий: губить мореходов сообща. Широкая известность Сциллы и Харибды во многом связана с популярной идиомой, подразумевающей выбор между злом и злом (кстати, в английском языке у этой идиомы — наряду с классическим вариантом — есть аналог, не имеющий прямого перевода на русский: between the devil and the deep blue sea, «между дьяволом и глубоким синим морем»).

Существует немало мифических версий происхождения Скиллы48: ее называли дочерью Кратейи, Ехидны, Ламии или даже Гекаты, а список потенциальных отцов включает Тритона, Форкия, Деймоса и Тифона.

Согласно Гомеру, Скилла сидит в пещере, высунув наружу переднюю часть тела и демонстрируя двенадцать лап, шесть длинных шей на косматых плечах, а также головы — предположительно, собачьи — с зубами в три ряда. Этими-то грозными челюстями она и хватает по шесть человек сразу, в чем убедился Одиссей, которого Цирцея проинструктировала относительно того, как выбрать из двух ужасных вариантов пресловутое меньшее зло: осознанно пожертвовать шестерыми мореходами, а не погубить команду вместе с кораблем. Нет спасения от бессмертной, сильной и ненасытной Скиллы!

У Овидия Скилла описана иначе: у нее прекрасное девичье лицо, а вот ниже талии — не ноги, а средоточие собачьих тел со свирепыми мордами и зубастыми пастями. Конечно, при такой конституции чудовище вряд ли сумело бы стать настолько смертоносным, чтобы войти в легенды: охоться на моряков из пещеры в скале гораздо удобнее, если к острым зубам прилагается длинная шея (а лучше шесть), — однако мы оставим непродуманный образ на совести поэта. Зато в «Метаморфозах» есть интересная версия, как именно нимфа Скилла превратилась в чудовище: всему виной колдовство Цирцеи, рассерженной тем, что морской бог Главк предпочел ее самой колдунье, даром что несчастная категорически отвергла его любовь.

Скилла пришла и до пояса вглубь погрузилась затона.

Но неожиданно зрит, что чудовища некие мерзко

Лают вкруг лона ее. Не поверив сначала, что стали

Частью ее самое, бежит, отгоняет, страшится

Песьих дерзостных морд — но в бегство с собою влечет их.

Щупает тело свое, и бедра, и икры, и стопы —

Вместо знакомых частей обретает лишь пасти собачьи.

Все — лишь неистовство псов; промежности нет, но чудовищ

Спины на месте ее вылезают из полной утробы49.