Миг бесконечности 2. Бесконечность любви, бесконечность печали... Книга 2

План созрел молниеносно. Следовало только донести до отца свои намерения в отношении его дочери. Что он и сделал, когда Евсеев вскоре приехал: попросил руки Кати. Но перед этим ответил фонду, что Марта Евсеева в дальнейшей помощи уже не нуждается: мама собирается замуж, девочку удочерят. Как только она получит немецкое гражданство, вопрос с операцией решится сам собой.

Стоит ли говорить, что с этого момента писем из фонда Катя не получала. Он позволил ей прочитать лишь одно безобидное поздравление с Рождеством и Новым годом. Переживал только, как бы оттуда не позвонили и не уточнили информацию с отказом. Но обошлось…

Дальше все пошло как по маслу: клиника выставила первый счет, Катя запаниковала, отправила несколько писем в адрес фонда, но в ответ получила лишь краткое: в настоящий момент оказать помощь вашей дочери не представляется возможным. Оставалось повторить свое предложение выйти замуж и дать время на раздумье. Пусть убедится, что других вариантов у нее нет.

Все так и вышло…

…Вспомнив о долгожданном «да» и первой близости, Генрих самодовольно улыбнулся, но тут же снова помрачнел. Плохо, что он так и не смог помешать поездке. А вдруг в Минске она встретится с отцом Марты? Кто он, Вессенберг уже знал — прочитал написанное зимой письмо. Но оно послужило лишь доказательством того, о чем он догадывался. Изучив прежние переписки, удалил сам контакт и все письма в адрес мужчины, с которым у нее был роман. Или любовь, что подтверждали посвященные ему стихи. А вот Генриху она стихов никогда не писала…

«И зачем она поперлась в этот проклятый Минск? Регистрация через три недели, на носу операция! Дочь ей не дорога, что ли? — Забыв о том, что, по сути, сам уже отменил бракосочетание с Катей, Генрих в сердцах стукнул кулаком по столешнице, взял лежащий на краю телефон. — И что там случилось с ее ноутбуком? Второй день не могу зайти ни на почту, ни в аккаунты… О чем она вообще думает? — со злостью отбросил он телефон на диван. — Или о ком?..»

Последний вопрос был самым неприятным: раздражал, язвил самолюбие, злил. А вдруг он снова проиграл тому типу, с которым когда-то пересекся в самолете и так опрометчиво поделился своим горем? Теперь он знал, кто такой Вадим Ладышев. Он его сразу узнал по фотографии в соцсети, куда заглядывала Катя. Даже разыскал в своих архивах визитку с телефонами. И если поначалу негодовал, то чуть позже злорадствовал. Даже хотел переслать пару интимных фото, сделанных тайком от Кати. Впрочем, хорошо, что вовремя себя остановил. А вдруг они всплыли бы сейчас, когда ему строго-настрого приказано прятать подробности личной жизни?

Генрих занервничал, почувствовал, как зачесались руки. Это у него было с детства: стоило заволноваться, как накатывал нестерпимый зуд сначала между пальцами, затем по всей внутренней стороне кисти. Доктора ничем помочь не могли — нервы. С возрастом и с обретением уверенности в себе кожные проявления нервного расстройства сошли на нет, но, как только он принялся воплощать в жизнь план в отношении Кати, они снова дали о себе знать. Накануне на съемках едва микрофон не выронил, так захотелось почесать ладони! Еле сдержался, иначе ему точно не светила бы роль ведущего: на момент подписания договора победитель обязан гарантировать идеальное здоровье.

«Зря я ее отпустил, — в который раз посетовал Генрих, укладываясь в холодную гостиничную постель. — А вдруг она прямо сейчас с ним?»

На душе похолодело, пересохли губы, учащенно забилось сердце.

«Ерунда!.. Никуда она не денется! Еще на коленях приползет! — успокоил он себя. — А если не приползет, то невелика беда, моя совесть чиста. И деньги найду куда потратить…»

С этой мыслью Генрих повернулся на бок, накрыл ухо второй подушкой, чтобы не мешал шум из коридора, и довольно быстро уснул…

«М-м-м-м», — ощутив нежные прикосновения губ к шее, простонала Катя, и, подставляя ласкам иные части тела, перевернулась на спину…

Открыла глаза и с разочарованием поняла: «Приснилось…»

Рядом никого нет, в комнате тоже. А ведь сон был такой реальный, такой чувственный, такой сладкий!

Ее всегда злило и раздражало, если кто-то будил среди ночи. И неважно как: поцелуем или же приставучими ласками. Будь то Виталик, Генрих… И только с Вадимом все было иначе. И тело, и сама она словно ждали прикосновений, просыпались, оживали, чтобы отозваться всей силой таившихся сладостных желаний.

Как же она по ним соскучилась и как давно не была счастлива в постели! Восторг тела, выражаемый гортанными звуками, не подвластные сознанию конвульсии, заставляющие его содрогаться в волшебной невесомости…