Миг бесконечности 2. Бесконечность любви, бесконечность печали... Книга 2

— Об этом я тоже часто думаю… Стечение обстоятельств… и моя вина. Еще будучи студенткой, я написала статью, которая… поспособствовала смерти профессора Ладышева. Прошло много лет, я о ней забыла, познакомилась с Вадимом и вдруг вспомнила. Вернее, мне напомнили люди, которые тогда использовали и меня, и статью. Скрыть этот факт от Вадима и от общественности мне не позволила совесть. Поняла, насколько была неправа по отношению к профессору и его семье, сколько принесла им горя. Написала новую статью…

— Очень хорошую, — Хильда кивнула. — Я ее прочитала в интернете при помощи переводчика. Так вот с чего всё началось… Мне ее показал сам Вадим, когда долечивался после тяжелого воспаления легких.

— Тогда мне казалось, что он никогда не простит мне смерти отца, — Катя виновато опустила взгляд. — Мне было очень стыдно и перед ним, и перед Ниной Георгиевной.

— Насколько я смогла понять, прямой вашей вины в смерти профессора Ладышева не было, — не согласилась женщина. — К тому же вы нашли в себе силы извиниться. Открыто. Это поступок, на который способен не каждый. Уверена, что Вадим это оценил. Пусть не сразу, но он вас простил. Не мог не простить… И это не причина для расставания, если люди любят друг друга. Так почему это все-таки произошло?

— Не знаю… — Хильда озвучила вопрос, который Кате уже задавал Клюев. Четкого ответа у нее не было ни тогда, ни спустя время после открывшейся правды. — Не знаю… Сначала я была уверена, что такое не прощается, а затем… Виной всему моя категоричность, принципиальность, гордость… Хотя нет, даже не гордость. Не знаю, как это перевести на немецкий, но по-русски это звучит ГОРДЫНЯ. Один из главных грехов.

— Я вас понимаю… Вы очень искренни, — Хильда опустила взгляд на чашку с чаем. — Поэтому вы не сказали ему о беременности?

— Да. Как-то все совпало: мой тяжелый токсикоз, гордыня, его долгое молчание. Решила, что он вычеркнул меня из своей жизни, а возвращать его с помощью известия о беременности посчитала неправильным. Унизительным, что ли… И его не хотела обременять. Он мной не интересовался, даже избегал, как мне показалось, — снова вспомнилась встреча в больничном коридоре.

— Полагаю, что Вадимом в то время руководил тот же грех — гордыня, — по-русски произнесла последнее слово Хильда. — Но я хорошо его знаю: в любом случае он никогда не оставил бы ни вас, ни свою дочь без помощи.

— Он и не оставил — спас Марту. Но о том, что это он нашел фонд и перечислил деньги на операцию…

— …при этом будучи абсолютно уверенным, что это не его дочь… — дополнила Хильда.

— …я узнала совсем недавно. Три недели назад.

— А как получилось, что все эти годы рядом с вами был Генрих? — вернулась Хильда к так и не выясненной теме.

— Не все годы. Он был рядом, но на расстоянии: я всегда держала дистанцию. Но после Нового года, когда увидела, что фонд отказывает нам в материальной поддержке, вынуждена была принять его предложение: мы оформим брак, он удочерит Марту, ей сделают операцию бесплатно. Другого выхода в тот момент не нашлось. Я не знала, что он переписывался с вами от моего имени и отказался от помощи. В моем ноутбуке он установил троянскую программу: читал письма, удалял неугодную ему информацию. В том, что я приняла его предложение, сыграло роль и чувство благодарности. Ошибочное, как я сейчас знаю. Четыре года мы все были уверены, что фонд, ваш фонд, нашел он. О роли Вадима никто не подозревал.

— Получается, Генрих сделал всё, что мог, чтобы у вас не осталось выбора…

«Как, прочем, и Вадим», — с грустью подумала Хильда, вспомнив необъяснимое упрямство Ладышева, категорически запретившего упоминать фамилию Кати, делиться с ним информацией о состоянии ее дочери. Как теперь выяснилось, собственной дочери.

— Гордыня, — снова повторила она по-русски.

— Теперь я понимаю Вадима, понимаю его чувства, его состояние. В день, когда вы решили вопрос с оплатой операций, он звонил моему отцу. Пытался ему об этом сообщить, объясниться. Но тот не дал ему ничего сказать, запретил звонить. Вадим опоздал на полчаса. Сначала позвонил Генрих, обрадовал, что вопрос решен. Этого времени нам хватило, чтобы уверовать в то, что фонд нашел он.

— Генрих… — Хильда напрягла память. — Я помню молодого человека, который догнал меня на парковке. Назвался вашим другом, благодарил…

«Еще тогда у меня возникли сомнения в его отцовстве. Зря я все же уступила Вадиму, не настояла, чтобы он меня выслушал, — снова укорила себя женщина. — Но он тогда едва оправился от болезни, и я его пожалела: даже в разговоре боялась доставить ему страдание…»

— Во всей этой истории есть доля моей вины тоже. Я должна была встретиться с вами раньше.

— Ну что вы, какая вина! Я понимаю, как это выглядело со стороны. Он такой добрый, благородный, перевел немалые деньги на операции, а я, неблагодарная, даже спасибо не сказала ни вам, ни ему. Я знаю, что вы любите Вадима, как сына. И вам сложно было себя пересилить.

— Это правда… Так что Генрих? Где он сейчас?

— Уехал. Надеюсь, мы с ним больше не увидимся.

— То есть свадьбы не будет?