Миг бесконечности 2. Бесконечность любви, бесконечность печали... Книга 2

Если честно, после полной приключений ночи ему очень хотелось, чтобы Ладышев снова объявился в жизни Кати. Хороший он человек, зря на него бочки катил. Ну да, с понтами. Так ведь заслуженно! Мог бы и дальше жить припеваючи, деньги на себя тратить, а он нет: завод отгрохал, с японцами работает. Люди на него, как на бога, молятся, и он с ними уважительно, по-человечески…

«Пусть бы позвонил, пусть бы встретились, — вторые сутки Веня периодически возвращался к отношениям Кати и Вадима четырехлетней давности. — Не сдури я тогда, не было бы рядом с Катей Генриха… Ну, нашел он фонд, ну, помог с операцией. А зачем? Чтоб она по гроб жизни была ему обязана! Рассказал бы я тогда Ладышеву — уверен, в стороне не остался бы! Не такой человек. А Генрих… Козел он, нельзя требовать от женщины то, чего нет, и шантажировать здоровьем ребенка! Не по-мужски это. Не любит она его, замуж только из-за дочки собралась. Знай я тогда, что Катя не от него беременна, — словом бы не обмолвился, что она в больнице. Дурак я последний!.. Бедная Катька, глаза, как у побитой собаки…»

— А что, должен был? — вопросом на вопрос ответила Катя. — Вечером Зиновьев пригнал машину, и все. Все в прошлом, Веня.

Прозвучало не очень убедительно. Потюня сразу это уловил и мысленно хмыкнул: «Мне тоже казалось, что с Галкой у нас все в прошлом, а оказалось, что столько лет потеряли. Надо съездить к Ладышеву, поговорить по душам…»

— Отец терпеть не может Вадима, — продолжала Катя. — Пока мы с Мартой спали, сам отвез пакет с его вещами. Могу только догадываться, с какими словами он его передал. Как бывший военный, он не признает полутонов: черное или белое, прав или виноват. До сих пор дивлюсь терпению мамы: как она с ним столько лет прожила? И Арине Ивановне, бывает, сочувствую.

— Любовь, — глубокомысленно заключил Потюня. — Только не в обиду: ты не замечала, что во многом похожа на своего отца? И ведешь себя так же. Сидишь в своем командном пункте, смотришь в бинокль и делишь всех строго на раз-два: этот — направо, тот — налево, этот — прав, тот — виноват. Отличие лишь в одном: некоторых, типа меня, ты прощаешь, на неправильные, с твоей точки зрения, поступки закрываешь глаза, даже сочувствуешь. А другим и шанса не дашь объясниться: ни принять, ни понять. Тут же категоричное: «Покинуть строй!» Забываешь при этом, что у каждого есть свой командный пункт и свой бинокль. Тебе не приходило в голову, что и сама у кого-то в шеренге «неправых» стоишь? Тебя ведь тоже могут лишить шанса оправдаться!

«Точно поеду к Ладышеву. Вот прямо завтра и поеду! — заерзал на сиденье Веня. — Этак они сами никогда не поговорят по-человечески. Уедет Катька, выйдет замуж за Генриха — до конца жизни все будут мучиться!»

— Это ты о чем? — Катя даже потрясла головой, переваривая монолог друга.

— Не о чем, а о ком. Сама догадайся… Ладно, это я так, на эмоциях. Извини! — испугавшись собственной категоричности, отступил он. Углубляться в тему было чревато: кто ее знает, как отреагирует Катя. А ссориться с ней не хотелось, все-таки лучший друг. — Давай лучше о книге поговорим. Знаешь, а ведь я могу понять этих издателей: вдруг автор действительно плагиат принес? Им же потом отвечать. Они же не знают, что ты правильная до мозга костей. К тому журналистка с именем…

— Проскурина была журналисткой с именем, Веня. На сегодняшний день я — никто: о Евсеевой никто понятия не имеет.

— Катя, дело же не в фамилии: не всякой медийной персоне дано написать хорошую книгу. Соглашусь, что на начальном этапе фамилия вызывает интерес, помогает продажам. И первые читатели могут легко купиться на имя. Но дальше… Самая честная, продуктивная и долговечная реклама была и есть сарафанное радио: ее не купишь, у нее свои законы. Так что каждый должен заниматься своим делом. Любимым. А ты, считай, всю жизнь пишешь.

— Пишу. Как и миллионы других. Но это не значит, что у меня получилась интересная книга. И любимое дело у меня сейчас одно — быть мамой, — грустно улыбнулась она. — Вот вылечу Марту — еще рожу.

— Не вопрос, — пожал плечами Веня. — Захочешь — родишь.

— В том-то и дело, что вопрос. Детей в любви надо рожать. Или очень хотеть детей. Тогда любые беды по плечу… — Катя умолкла.

«Вот именно! Какая-то логика женская в ее словах есть, — задумался Веня. — Светлана меня не любила, выбрала как подходящий генетический материал, но в Сеньке души не чает. Карине ни я, ни Артур не были нужны, никого из нас она не любила и не любит. Из всех троих только Галка похожа на Катю… Повинись я тогда перед ней, усмири она свою гордыню — смотришь, и своих Сеню с Артуром еще родили бы… Сегодня же поеду к Ладышеву!» — решил он.

Так, каждый в своих мыслях, и доехали до главного входа в парк Горького.

— Спасибо, что подвез. — На парковке Катя отстегнула ремень, коснулась в знак благодарности Вениной руки. — А знаешь… Так и быть: запиши меня на ближайшие дни к своему диетологу. Попытка не пытка, вдруг и вправду что-то новое скажет.

— Еще как скажет! Я договорюсь!