Миг бесконечности 2. Бесконечность любви, бесконечность печали... Книга 2

— Ходили тут вокруг… решил, что ваши… открыл дверь… — прохрипел Михаил.

— Я же просил! Рацию тебе для чего дал?

— Может, показалось, но у одного пистолет был… — неуверенно продолжил тот, пытаясь откашляться.

— Зиновьев! Немедленно назад! — тут же скомандовал в рацию Поляченко. — Узнать сможешь?

— Нет… Темно было… А потом вырубили, упал…

— Двое. Ушли за забор, — отрапортовала рация голосом Зиновьева.

— Веди его в дом, — Андрей Леонидович передал Михаила помощнику. — Зиновьев!

— Здесь я. Зря вы меня остановили, почти догнал одного! Он там за что-то зацепился, я бы его точно взял!

Саша с досадой пнул ладонью стену.

— Не ломай, лучше дверь захлопни… Уходим. С рассветом все обследуем, — не вдаваясь в подробности, хмуро произнес Поляченко.

Радости было мало: подтвердилось худшее из его предположений.

«Эти пойдут до конца. Надо уговорить Нину Георгиевну ехать в Москву…»

Когда Катя подъехала к дому, свет горел только в кухонном окне.

«Арина Ивановна с Мартой точно спят, а вот отец с очередной порцией нотаций ждет не дождется», — поняла она.

Заперев хитроумный запор в калитке, она поднялась на крыльцо и почувствовала, что сил идти в дом нет. Осознание открывшейся правды обрушилось на нее, как цунами, камня на камне не оставив от выстроенной в голове за четыре прошедших года картины мира. Разрушенной картины было не жалко: сплошные ошибки. Но что будет, когда схлынет разрушительная волна? Хорошо, если унесет с собой обломки… И можно ли построить что-то новое на опустевшем месте?

Навести хоть какой-то порядок в мыслях за время пути у нее не получилось, а тут еще придется морали выслушивать…

«Не пойду, — спрятала она в сумку ключи, спустилась с крыльца и присела на скамейку под окнами: если Марта проснется и позовет маму, должна услышать. Надо решить, как жить дальше… Ясно одно: Вадим должен знать, что Марта — его дочь. Как никто другой, он имеет на это право. Благодаря ему она появилась на свет, благодаря ему живет. Даже если бы не оплатил операции — он и Марта имеют право знать. Все остальное — мои домыслы, мой материнский эгоизм, моя гордыня. Дальше пусть сам решает, как с этим быть… Второе: порвать все отношения с Генрихом. Я никогда не прощу ему обман. И почему я ему поверила, почему верила все эти годы? Потому что считала другом? Мне и в голову не приходило, что он способен меня обмануть! Не насторожило и то, что всячески препятствовал моему общению с фондом. А ведь это абсолютно нормально — поблагодарить людей за помощь, поддерживать с ними отношения! Убеждал, что он с ними постоянно на связи, а мое вмешательство и мой несовершенный немецкий могут повредить. Чушь какая-то!.. Мол, моя задача — растить дочь, следить за ее здоровьем и ни о чем не волноваться. Вот только зачем он переписывался с фондом от моего имени? Все письма, которые пересылались Вадиму, приходили с моего адреса. А я и понятия о них не имела… Выходит, взломал почтовый ящик или установил троянскую программу и отслеживал всю мою переписку: в соцсетях, в мессенджерах! Надо отдать Вене ноутбук, пусть попросит Дениса проверить… Что ни говори, а Генрих «позаботился» о нас на славу, и другого выхода, кроме как выйти за него замуж, мне не оставил. «Столько для вас сделал: нашел фонд, бросил работу, люблю беззаветно…», — припомнив аргументы Вессенберга, Катя горько усмехнулась. — И ведь верно все рассчитал, меня подтачивало чувство вины перед ним: стольким пожертвовал, а я неблагодарная, черствая и бездушная эгоистка…»

В ночной тишине свистнула электричка, откуда-то с кольцевой послышался вой сирены — то ли милиция, то ли пожарная, то ли скорая спешит на помощь…

«Как все это пережить? — Катя закрыла глаза и откинулась к деревянной спинке. — Хорошо бы прямо сейчас вколоть хитрое снотворное, уснуть и проснуться ровно через год: операцию Марте сделали, никакого Генриха рядом нет, мы вернулись домой. Жаль только, что былых отношений с Вадимом уже не вернуть. Слишком много ошибок, которые не прощаются, не вычеркиваются из памяти… И только я сама во всем виновата… Похолодало, — зябко поежилась она, посмотрела на кухонное окно: света не было. — Догадался, что не хочу разговаривать, и пошел спать? Если это так, то спасибо, папа! Заболеть мне сейчас никак нельзя…»

Катя взбежала на крыльцо, открыла дверь. В доме было тихо и темно. Не включая света, она разулась, на цыпочках пересекла прихожую, стараясь не шуметь, открыла и закрыла за собой дверь комнаты, разделась, заползла под одеяло. Рядом посапывала Марта. Стараясь не коснуться ее холодными руками, она осторожно поправила подушку под ее головкой, проверила уложенное между краем дивана и стеной покрывало. Глаза понемногу привыкли к темноте, различили очертания родного личика.