Миг единый

Николай Васильевич не спешил уйти с мостков, он неторопливо курил, стараясь все запомнить. Теперь он видел воочию результаты той довольно напряженной борьбы, которую пришлось ему вести в министерстве. Николая Васильевича, как и многих его товарищей, давным-давно беспокоила судьба стареньких металлургических заводов в Центральной России, заложенных чуть ли не в петровские времена, они достраивались, реконструировались, а когда широким фронтом началось строительство крупных комбинатов, оказались на периферии черной металлургии и с тех пор так на ней и пребывали. У многих ведомств заводишки эти были как соринка в глазу, раздавались голоса, что пора их сносить. Но мысль о сносе сразу же натыкалась на сопротивление в Госплане; оказывается, заводишки выпускали то, от чего открещивались гиганты. Так вот, например, Высоцкий завод имел вилопрокатный цех, а попробуй без вил обойтись; и широкий стальной лист он катал, и лопаты, и косы… Николай Васильевич одним из первых выступил, чтобы заводишки были сохранены. Находились деятели, готовые при первой потребности строить заводы в местах малообжитых. Николай Васильевич предлагал: «Надо строить не новые заводы на новых площадках, а создавать современные цехи на старых предприятиях. Старые цехи на какое-то время поддержат новые, а потом уж те потянут за собой и остальные. В итоге мы получим современный завод».

И когда возник проект воздвигнуть в Высоцке колесопрокатный цех, Николай Васильевич поддержал эту мысль… Но пока он знал обо всем этом по бумагам и только сейчас видел, как это выглядит в действительности. Николай Васильевич оглядывал цехи не спеша, и Шергов терпеливо стоял рядом, и те, кто его сопровождал, — Ельцов и другие инженеры — тоже стояли в ожидании, и вот тут-то Шергов неожиданно сказал:

— Эх, а я забыл сразу-то… Ведь Софья Анатольевна просила позвонить. Надо было бы еще с квартиры, когда приехали…

Николай Васильевич не понял, кто эта Софья Анатольевна, и с удивлением взглянул на Шергова, тот поправил очки и смущенно ждал, но потом, видимо, догадался, что Николай Васильевич не понимает, о ком речь, и поспешил объяснить:

— Поповская. Софья Анатольевна Поповская.

Николай Васильевич внутренне ахнул и не сразу нашелся что сказать.

— Да как же она здесь?

— Гипертония у нее, — смущаясь, виноватым тоном стал объяснять Шергов. — Ну, а здешний климат полезный. Я пригласил. У нас тут домик есть для отдыха. «Гайка» называется. Да она у нас все лето…

Они спустились в подземный переход, стены которого были облицованы цветным кафелем — мягко-фиолетовый перемежался с голубым и окантован был белым; Шергов начал сразу что-то говорить об этом переходе, жалуясь на строителей, а Николай Васильевич все думал о его сообщении. Софью Анатольевну он не видел лет пять, дважды или трижды был у нее после смерти Поповского, потом еще звонил несколько раз, поздравлял с какими-то праздниками, а затем она исчезла из его поля зрения; но при чем здесь Шергов — он ведь и Поповского знал плохо, да и как это вообще могло случиться, что Софья Анатольевна оказалась тут, — надо было бы обо всем этом расспросить Шергова, но они уже миновали переход и поднялись по лестнице в цех.