Миг единый

— А он наш, с нашей слободы, — усмехнувшись, пояснил Шергов. — Из блудных сыновей. Покружил, покружил по свету, да опять сюда прибежал. Нюх-то у него есть. Вовремя прибежал, как раз нам специалисты его профиля нужны. Электроника…

Андрей рассмеялся, от этого на его смуглых щеках образовались ямочки, было что-то лихое, ухарское в нем, и заговорил он, кривляясь под мужичка:

— А мы и другое могем, к примеру, блоху подковать.

«Значит, трое, — подумал Николай Васильевич, — не так уж мало для начала…»

— Селектор подключен? — спросил он, кивнув на письменный стол.

— Так точно, — все еще слегка паясничая, доложил Андрей.

Теперь Николай Васильевич твердо знал, что делать: незачем обходить участки, надо устроить селекторную перекличку, это будет одновременно и проверкой и репетицией, и проводить эту перекличку будет не он, а вот этот Павел Латышев, — посмотрим, что он умеет, ну, а чтобы у операторов не вызвать ненужных толков: почему-де у микрофона не Ельцов или Шергов, а Латышев, — его можно назвать хотя бы начальником штаба, который организуется только на завтрашний день.

— Объяви, обхода не будет, — сказал Николай Васильевич Шергову, — вместо него — перекличка. Поведет начальник штаба Латышев.

Шергов все понял сразу, привычным своим нервным движением поправил очки, метнул взгляд влево — там стоял Ельцов, Николай Васильевич и не заметил, как тот подошел; Ельцов стоял, устало свесив руки. Потом Шергов взглянул на Латышева, на краткий миг обозначилась на лице директора неприязнь, но тотчас стерлась, сменившись решимостью. Шергов сел к столу, нажал кнопку селектора и объявил то, что велел Николай Васильевич, потом встал, уступая место Латышеву.

Павел беспокойно потирал руки, смущенно покраснел, его мягко очерченные мальчишеские губы выдвинулись вперед; все, выжидая, смотрели на него: Андрей сочувственно, с него сразу сошла лихость, и было видно, что он переживает за товарища; Наташа — требовательно; Павел повернулся к ней и будто спросил глазами: «Ну как?» — и получил немой ответ: «Давай», тогда он вздохнул, опустился на стул, подвинул к себе лист бумаги и нажал кнопку селектора.

— На раскладке, докладывайте, — прозвучал его голос и разнесся многократным эхом под сводами цеха; Павлу сразу же ответили, и он стал спрашивать. Николай Васильевич следил за ходом вопросов и ответов; да, Латышев проводил перекличку умело, когда выяснялась какая-либо недоделка, вызывал службы, давал задания и тут же записывал их себе для памяти. Он вел дело с таким расчетом, чтобы все было готово к завтрашнему утру; хотя пуск цеха был назначен на семнадцать ноль-ноль, он правильно делал, оставляя такое резервное время; чувствовалось, что Павел хорошо знал участок, дотошно выспрашивал о каждом узле, стараясь ничего не пропустить, и вот эта-то дотошность постепенно начинала угнетать, перекличка быстро теряла темп, становилась вялой и однообразной, исчезло самое главное — азарт работы, и длинным, длинным казался его путь проверки.

Николай Васильевич взглянул на часы — двадцать минут прошло с тех пор, как Латышев начал перекличку…

— Первичная обработка, — назвал Павел второй участок.

На этот раз ему ответили не так быстро и не так охотно, — да, с такой дотошностью перекличку можно растянуть на сутки. Николай Васильевич оглядел окружающих, прикидывая: понимают ли они, что Латышев проваливается; Шергов — понимал, он смотрел на Николая Васильевича с таким видом, будто хотел сказать: «Ну что, взяли?»; Ельцов по-прежнему был невозмутим; у Андрея появилось страдальческое, кислое выражение; Наташа была вся напряжена, губы по краям сломались в круглые скобки, глаза сузились и потемнели, и вся она подалась в нетерпении вперед, и едва Латышев получил ответ по селектору с участка первичной обработки, как Наташа не выдержала, резким движением повернула от Павла микрофон к себе, проговорила: «Дай-ка мне». Павел, подчиняясь ей, отодвинулся, она тут же начала спрашивать, и Николай Васильевич отметил: выбрала она самое главное, самое существенное, до которого бы Павел добирался долго и сложно.

Шергов сделал движение рукой, собираясь остановить Наташу, но Николай Васильевич жестом показал: «Пусть ведет»; голос ее стал увереннее, ей охотно отвечали, перекличка пошла энергичней, веселей, это было похоже на то, как вдруг в больного вдохнули бы живительные силы и пульс его, до того затихающий, быстро стал наполняться. Цех ожил, у Наташи было отличное свойство выбирать главное, она словно бы угадывала заранее самые слабые места участков; в ней больше не было нервной натянутости, как только она повела перекличку, так сразу же и освободилась от напряжения, просветлели глаза, зарозовели щеки, а голос ее звучал над цехом, и в нем была такая знакомая, спокойная и вместе с тем повелительная интонация, и теперь уж Николай Васильевич не сомневался, слышал ли ее прежде, — да, слышал, именно так вел совещания Юрий Сергеевич Поповский, и нужно было пройти хорошую выучку у этого человека, чтобы научиться так командовать.