Миг единый

Она опросила все участки за полчаса, отодвинула от себя микрофон усталым жестом, в нем не было и тени торжества победительницы — закончила свою работу, и и все.

— Спасибо, — сказал Николай Васильевич.

Ельцов вытирал потное лицо большим клетчатым платком, он вспотел внезапно, весь покрывшись мелкими каплями; да, безразличие его было только внешней защитой, и эти полчаса, что командовала Наташа, дались ему нелегко; пока Ельцов вытирал лицо большим платком, Шергов смотрел на него с опаской, а потом мягко, как бы обращаясь к ребенку, сказал:

— Пойдем, Гаврилыч, отдыхать, на сегодня хватит…

Они двинулись втроем к кабинету Ельцова, там Николай Васильевич сделал несколько распоряжений относительно завтрашнего дня, потом опять же втроем они вышли из цеха, где ждали их машины.

Уже стемнело, за черным лесом угасали остатки заката; Шергов поспешно попрощался с Николаем Васильевичем, пожелав ему доброй ночи, и, взяв Ельцова под руку, повел к своей машине. Николай Васильевич подождал, когда они уедут, закурил; шофер его сжимал баранку руля, заведя мотор, но Николай Васильевич не спешил, он взглянул вперед, на дорогу, и увидел на фоне гаснущего заката силуэты троих, и тотчас оттуда донесся всплеск смеха, и тогда Николай Васильевич крикнул:

— Эй, молодые люди!

Они услышали, остановились.

— Садитесь в машину, подвезу!

Они подбежали, стали усаживаться на заднее сиденье шумно, радуясь, что не надо идти к остановке автобуса, ждать, но едва они расселись и машина тронулась, тотчас же и примолкли.

— Почему тишина? — спросил Николай Васильевич.

— Перевариваем минувший день, — это ответил Андрей Ризодеев.

Николай Васильевич повернулся к ним, они сидели в рядок, тесно прижавшись друг к другу. Наташа посредине; при тусклом отсвете приборов он мог лишь смутно различить их лица. Да, это была его опора на завтрашний день, теперь-то он знал это твердо, и он подумал: вот они сделают свое дело, он уедет из Высоцка, а затем все это забудется, как не очень значительный эпизод; пройдет год, два, и Николая Васильевича, пожалуй, не вспомнят эти ребята; тут же пришла мысль: «А зачем же их сейчас отпускать?» — и, обрадовавшись этой мысли, он предложил:

— Как вы насчет того, чтобы заглянуть ко мне? Посидим, поболтаем.

Ему не хотелось, чтобы они истолковали его предложение как приказ, но, наверное, так и вышло, потому что все трое сидели притихнув, да и что им было отвечать: приказ выполняют, а не обсуждают; Николай Васильевич тут же стал лихорадочно искать, как же поправить дело, как сиять с приглашения налет официального, и вспомнил: бутылка коньяку! Она стояла в серванте, ее приготовил Шергов для встречи.

Николай Васильевич сказал легко, как бы между прочим:

— Есть коньяк, можно сделать яичницу и, конечно, чай.

— Ого! Это уже серьезно, — весело сказал Ризодеев. — Это уже смахивает на званый ужин. Я, ребята, с детства не пил коньяка. Кто еще «за», мальчики?

Все рассмеялись, и Николай Васильевич понял, что сделал правильный ход…

Они шумно ввалились в главковскую квартиру и сразу же принялись за дело, расставили на столе рюмки и тарелки; пока Николай Васильевич мылся, готова была и яичница, да в холодильнике еще нашлась закуска: консервы, сыр, колбаса; он решил дать им полную свободу, главное — не быть хозяином, пусть себя чувствуют так же легко, как когда-то они своей компанией у Поповского. Власть за столом сразу же захватил Андрей Ризодеев; потряхивая спутанными черными волосами, он разлил всем коньяк, приподнял рюмку, сказал обычное в таких случаях «со свиданьицем». Они выпили, стали закусывать, Андрей начал рассказывать анекдоты; рассказав один, принимался громко хохотать, за столом стало шумно, весело.

— А не скучно вам тут живется? — спросил Николай Васильевич.

Павел бросил на него мягкий взгляд, в нем был упрек: «ну как же это вы не понимаете», и сказал очень серьезно, выпятив вперед пухлые губы:

— Почему «тут»? Разве имеет значение место?.. Важна степень интересов. У нас она достаточно велика, чтобы еще оставалось место для скуки. Я, конечно, понимаю, что именно вы имеете в виду. Но ведь надо сказать, что внеинтеллектуальные интересы, в сущности, являются второстепенными; как правило, они разрастаются, когда нет условий для полнокровной творческой жизни. У нас они есть.

«Все правильно, — думал Николай Васильевич. — Все очень правильно, он говорит, как статью пишет… Ведь это ж надо так уметь говорить. — И он посмотрел на Наташу, она склонилась над тарелкой, волосы ее светились, закрыв половину лица, свет падал на них сверху, она слушала Павла небрежно. Ну, и как же это вышло, что они стали мужем и женой? А ведь такая женщина не пойдет без любви. Или я чего-то не понимаю? Нет, никогда не постигнуть тайн супружества…» И он вспомнил о догадке, возникшей у него в машине, когда возвращался из «Гайки»: «Надо проверить, обязательно надо проверить…»

Уйдя в свои мысли, он упустил момент, когда завязался спор между Павлом и Андреем, и очнулся в то время, когда Ризодеев, суетливо размахивая руками, сердито говорил: