Миг и вечность. История одной жизни и наблюдения за жизнью всего человечества. Том 9. Часть 13. Новые горизонты. Часть 14. Научная дипломатия

«Когда мы еще только готовились к работе в Генконсульстве СССР в Сан-Франциско, опытный знакомый дал совет: «Общайтесь в США с кем хотите, только не с бывшими соотечественниками. И у вас тогда не будет проблем». К эмигрантам относились в советские времена как к предателям и противникам. Их боялись, с ними боролись, или просто отказывались замечать.

Уже после возвращения из Соединенных Штатов подготовила статью о китайцах в Сан-Франциско для журнала «Вокруг света». В редакции статью одобрили, но велели удалить из текста фразу о заселении китайцами квартала в Сан-Франциско, где «красовалась церковь с луковыми куполами». «Это намек на то, что в городе живут православные, т. е. наши, – разъяснил сотрудник журнала, – такое недопустимо. Главлит (государственная цензура) засекретил соотечественников за рубежом».

Находясь в США, мы, однако, и изучали эмиграцию, и общались с ее представителями. Некоторые из них искренне и продуктивно сотрудничали с генконсульством и в целом с СССР. Эмиграция состояла, как принято было выражаться, из нескольких волн. Первая волна – те, кто покинул Россию в годы Гражданской войны. Следующая была спровоцирована Второй мировой войной. Отдельный поток эмигрантов имел место из Маньчжурии, особенно из г. Харбина, вследствие прихода в Китае к власти в 1949 году коммунистов. Ну и венчалось все текущей советской волной.

Лучше других к нам относились маньчжурцы. Это были отпрыски семей, которые давным-давно обосновались на китайском Северо-Востоке: работали там на подконтрольной России железной дороге, занимались бизнесом, учились в русскоязычных школах и колледжах. Большевики обидеть их не успели, претензии у маньчжурцев если и имелись, то к коммунистическим властям Китая. Правда, на первых порах «красный Китай» ассоциировался у эмигрантов с Москвой. Но к 1970-м годам восприятие изменилось, ведь КНР из союзника превратилась в противника Кремля. В своем большинстве маньчжурцы на Родине никогда не жили и испытывали к ней теплые, ностальгические чувства.

Критика, которую мы слышали из уст русских маньчжурцев, сводилась к тому, что Советский Союз уступил свои позиции в Маньчжурии Пекину. Один эмигрант, подвыпив, выговаривал нам: «Маньчжурия – русская земля, ее осваивали наши отцы и мы. Пока Россия не вернет себе Маньчжурию, а заодно не заменит красную тряпку на российский национальный триколор в качестве государственного флага, процветания на русской земле не будет!».

Соотечественники, бежавшие за рубеж из-за большевиков, предъявляли к СССР требования посерьезнее. В основном они избегали контактов с консульскими работниками, но, когда случайно с нами сталкивались, вели себя весьма агрессивно.

Однажды мы с друзьями из генконсульства решили поужинать в ресторане «Ренессанс» в русском квартале Сан-Франциско. Слышали, что заведение принадлежит руководителю монархистской организации Вертлугину, но все-таки любопытство перевесило другие чувства. Ресторан был знаменитый и очень красивый.

Не успели мы изучить меню «Ренессанса», как к столу подошел свирепого вида человек и представился хозяином, Вертлугиным. Удостоверившись, что мы советские, да еще «оперы» из консульства, Вертлугин заявил, что ненавидит большевиков и что «рано или поздно террористический большевистский режим падет». Завершив тираду, Вертлугин дал знак и в ресторане грянуло «Боже, Царя храни!». Нам же он приказал встать и слушать гимн Российской империи, как положено, стоя по стойке смирно. Мы отказались и вынуждены были покинуть «Ренессанс».

В других ситуациях представители послереволюционной волны эмиграции выговаривали нам за то, что коммунисты «уничтожили настоящую Россию, перерезали лучшую часть населения, превратили страну в концлагерь, ненавидимый всем остальным миром». Один бывший помещик любил потрясать ключами своего дореволюционного имения под Москвой и грозился вернуться туда в качестве хозяина. Мы, желая подразнить вредного старика, разъясняли, что на месте его усадьбы давно построен современный город. Дед злился еще больше и кричал: «Враки! Все мое на месте, и я верну свое!».

Послевоенная эмиграция тоже, конечно, не питала теплых чувств к советским властям. В нее входили и те, которые служили фашистам, а значит, страшились возмездия со стороны Москвы. Были и просто перемещенные лица, не вернувшиеся на Родину из плена. И они продолжали опасаться советских властей, хотя никаких преступлений не совершали.

Самые свежие эмигранты, в основном евреи, общаться с нами не боялись, но зато без обиняков высказывали свои обиды: дискриминация евреев в СССР при приеме на работу и учебу, ограничения на выезд за рубеж и т. п. У многих из новоиспеченных эмигрантов, однако, оставались в Советском Союзе родственники, друзья. Да и культурно-психологическая привязанность к Родине у них сохранялась: одни продолжали следить за перипетиями футбольного чемпионата СССР, другие зачитывались отечественными литературными новинками, третьи боготворили советскую эстраду. Все это нередко приводило новых эмигрантов в генконсульство.

Эмиграция делилась также по этническому признаку, при этом различные этнические группы относились к СССР неодинаково. И чаще этнический фактор значил больше, чем принадлежность к какой-то временной волне эмиграции.

Хуже других были настроены, безусловно, прибалты. СССР воспринимался ими как колониальная империя, поработившая их народы и выпивавшая из них все жизненные соки. Соединенные Штаты не признали факт присоединения прибалтийских стран к Советскому Союзу, и в Калифорнии продолжали функционировать консульства довоенных независимых правительств Литвы, Латвии и Эстонии. Естественно, мы с этими дипломатами не общались, а они в свою очередь делали вид, что не замечают нас. Остальные прибалты, столкнувшись где-нибудь с советскими консульскими работниками, стремились тут же удалиться с глаз долой.

Полную противоположность прибалтам являли собой армяне. Проживали они на Тихоокеанском побережье в больших количествах. Город Фресно в сельскохозяйственной долине Святого Якова получил даже репутацию армянской столицы Нового Света. Во Фресно обитал крупный писатель Уильям Сароян, большинство его соплеменников в округе выращивало виноград и выделывало вино, изюм, торговало этими и другими товарами. Крупные армянские колонии существовали в Лос-Анджелесе, особенно в районе Монтебелло, в Сан-Франциско.

Как правило, армяне преуспевали во всем, за что брались – ювелирное дело, кулинария, журналистика, городское хозяйство. Успех обусловливался трудолюбием, коммерческой смекалкой, солидарностью друг с другом и гибкостью в отношениях с окружающим миром.

Гибкость позволяла общине ладить и с генконсульством, хотя армяне принадлежали к разным волнам эмиграции и многие настрадались в прошлом от советской власти. Одних насильно выселили в 1920-е годы из Баку в Персию, у других сталинские палачи расстреляли или замучили в застенках родичей, третьих посадили после возвращения из немецкого плена в 1945 году.

Но армяне трагические события предпочитали не вспоминать и, напротив, делали акцент на том хорошем, что нас сближало: защита царской Россией армян от турецкой резни, достойное место общины в СССР, выдвижение представителей армянского этноса в верхи советского общества (политические лидеры, маршалы, композиторы, певцы). Гибкости, дипломатичности американских армян способствовало и наличие у них многочисленных родственников в Советском Союзе, с которыми генконсульство должно было помогать общаться.

Каждый раз перед государственным приемом по случаю Октябрьской революции (7 ноября) на генконсульство накатывалось целое море цветов.

Присылали их армяне: сложные композиции, просто букеты, диковинные растения в горшках. Один армянин-бизнесмен регулярно дарил к празднику звезду из гвоздик. Избалованный вниманием генконсул начинал порой капризничать. В один из юбилеев он, проинспектировав подарки, заявил, что гвоздики в звезде вялые. Поручил мне позвонить подносителю цветов и высказать претензии. Я позвонила. Армянин обиделся: «Слушай, – вскричал он, – передай твоему Александру Ивановичу, чтобы он перестал мне одно место крутить. Я эти гвоздики сам сегодня с клумбы сорвал. Свежее не бывает!» Тем не менее вскоре армянин-бизнесмен подвез новую звезду, краше первой».