«…Миг между прошлым и будущим»

Кстати, тогда в Алма-Ате Светлана училась в консерватории сразу на двух факультетах — на фортепьянном и теоретическом. Много читала. И мне с ней было интересно.

Она была и моей первой слушательницей, и критиком. Позднее к ней присоединилась дочь Лена. Дочь — более жесткий критик. Светлана иногда, может, не хотела обидеть. Хотя я просил ее меня не жалеть и выкладывать все как есть. Но она ж добрая!.. Лена же сразу говорила:

— Папа, а вот это мне не нравится!

Сначала в душе немного повозмущаешься, а потом подумаешь: раз кому-то не нравится, значит, надо еще поработать и, может, что-то исправить…

Мы учились со Светланой параллельно. Наконец, пришел пятый курс. Моей дипломной работой стал балет «Старик Хоттабыч». Его решили поставить в Алма-Атинском театре оперы и балета. Невероятное счастье для выпускника!

Я тихо дрожал на худсовете… Там сидели директор, дирижеры, балетмейстер. Я весь балет сыграл на рояле. Балетмейстер говорил очень приятные для меня слова. Мол, это настоящая балетная музыка, что автор хорошо видит спектакль…

В общем, приняли к постановке. Я с удовольствием приходил на репетиции. Работа кипела. Готовили декорации. Дирижер исчеркал мои партитуры. Но не потому, что было неграмотно (ведь Брусиловский тоже смотрел их), а потому, что где-то я не учитывал, как будет звучать оркестр театра. Дирижер хорошо знал свой оркестр и давал конкретные советы. Например, я написал: «Две флейты». А он говорит:

— У нас сейчас только одна!

Или:

— У нас столько скрипачей нет! Значит, нужно эту партию написать так-то и так-то…

Дирижер тоже хотел, чтобы было лучше.

Мы вместе откорректировали партитуры, и, наконец, состоялась генеральная репетиция. А потом — премьера. Она прошла с большим успехом. Под зрительские аплодисменты я выходил на сцену, раскланивался, держась за руки с дирижером и балетмейстером. Вокруг порхали балерины. Казалось, и я вот-вот взлечу над сценой от переполнявших меня чувств!.. Вчерашний студент написал такое большое произведение, которое понравилось публике!.. Было очень приятно…

Под зрительские аплодисменты я выходил на сцену, раскланивался, держась за руки с дирижером и балетмейстером. Вокруг порхали балерины. Казалось, и я вот-вот взлечу над сценой от переполнявших меня чувств!..

Спектакль шел в театре двенадцать лет. Его могли бы ставить и в других городах, но, к сожалению, автор книги Лагин был категорически против. У него имелось собственное либретто, которое он всюду предлагал, в том числе и в Москве. Но балетмейстеры отказывались, потому что это было не балетное либретто. Ведь балет — очень специфический вид искусства, там нет слов, а нужно, чтобы людям было понятно… Лагин, хоть и ругался, все же разрешил постановку балета в Алма-Атинском театре (на тот момент спектакль был практически готов). Но только в этом театре, больше нигде.

В этом же, 1956 году, я получил свой первый полнометражный фильм. «Наш милый доктор». Это был второй подарок судьбы к окончанию учебы.

Я мог бы написать и симфонию, но так сложилась судьба, что именно кино стало главным в моей жизни. Хотя, например, тогда уже у меня была симфоническая поэма на индийские темы, которая исполнялась на смотре композиторов в Москве, и ее похвалил сам Шостакович…

Ползущие фонограммы

Виктор Николаевич Кнушевицкий…

Это был знаменитый дирижер, замечательный человек. Он руководил сначала большим джазовым оркестром, потом — большим эстрадным оркестром Всесоюзного радио. После него туда пришел Юрий Силантьев. Но Кнушевицкий, конечно, был посильнее. У него и брат был прекрасным виолончелистом.

Первый раз я приехал к нему из Алма-Аты записывать музыку к фильму «Наш милый доктор». Ему было пятьдесят с чем-то, мне — около тридцати. Я сделал все аранжировки, что-то показывал профессору Брусиловскому, но тот хорошо знал симфоническую музыку, а джазовую — не очень. Да и я где мог в Новосибирске учиться джазовой музыке?.. Только слушая «вражеское» радио и грампластинки. Так в нашей стране учились все джазовые музыканты.

Поселился в гостинице «Москва», а записывали мы в Доме радио.

Кнушевицкий говорит:

— Я к тебе приду, посмотрим партитуры.

И пришел. Через какое-то время предлагает:

— Пойдем по рюмочке выпьем!

Он был большой любитель. Мне до этого говорили, что если он запьет, то может и вообще на запись не прийти. И я, конечно, очень волновался.

Мне про него интересную историю рассказывали. Раньше на радио государственный гимн каждое утро играли «живьем». Приходил оркестр и играл: «Та-ра-ра ра-ра-ра!..» Магнитофонов не было, они появились в конце сороковых годов. И вот в одно прекрасное утро музыканты приготовились исполнять гимн. Кнушевицкий махнул рукой и упал: пьяный был в дым. А оркестр только первый аккорд успел сыграть! Так Виктор Николаевич лежа дирижировал!.. И ничего, сыграли. Если б не сыграли — Колыма…

Колоссальный был дирижер!