Миг столкновения

Мысли высвобождают самые-самые тайные мечты. Те, что всегда были со мной, те, которым я не давала ходу. Что у папы есть доисторический проигрыватель и раритетная коллекция виниловых пластинок – под них мы будем танцевать у него в гостиной. Что папа патологически не умеет готовить, яичницу называет «фирменным блюдом» и, если очень постарается и задымит все окрестности, состряпает-таки на гриле жалкий вегетарианский бургер. И что папа сто лет собирает винтажные шляпы – котелки, федоры и кепки-восьмиклинки – и даст мне их поносить. Может, у него и татуировки имеются. Интересно, какие? Может, мы вместе пойдем в тату-салон и сделаем одинаковые татушки. Что-нибудь этакое, что будет символизировать свойственную нам свободу духа и связь между нами, которая не мешает каждому оставаться независимым.

И вот я седлаю Шери – так я назвала скутер – и напяливаю шлем, потому что после поездки по хайвею без шлема буду похожа на чучело. Я классно выгляжу в своих любимых закрытых туфлях на каблуках и с ремешком и в белой блузке с воротничком. Тем более что на мне чудесная юбка – до колена, из тех, в которых здорово кружиться, потому что выкройка представляет собой идеальный круг. Я сама ее сшила из винтажной ткани: фон белый, по нему – красные, персиковые, синие цветы. Придется плотнее стискивать колени, не то подол парусом поднимется. А хоть бы и так – кому какое дело? Мне есть о чем думать, помимо так называемых приличий; мысли клубятся, словно облака над горизонтом, подхватывают меня, уносят.

Я даже вещи не пакую. Зачем? В Беркли все станет ясно. Либо тамошний Джеймс Буковски – не мой отец, и тогда я просто развернусь и уеду. Либо он – мой отец, и тогда он мне все необходимое купит. Я взяла только сотовый и помаду, а кредитная карта с удостоверением личности и так уже в моей любимой сумочке лежали. Адрес берклийского Джеймса Буковски выписан на бумажку. Поисковик выдал, что дом взят в ипотеку; отсюда вывод – в Беркли наверняка живет именно мой отец. Впрочем, я нахожу дом, лишь изрядно поколесив. Останавливаюсь у подъездной дорожки, спрыгиваю с «Веспы». Добралась наконец.

Дом просто классный. Такой уютный, такой весь из себя загородный. Кирпичный. С виду дорогой; дороже, чем я ожидала. Ну да это не имеет значения. Потому что настал мой час. Через несколько мгновений я увижу папу. Знаю, знаю: может, это и не он. Но если это он – вот будет ему сюрприз! Столько лет папа самоустранялся из моей жизни, и все из-за дурацкой бумажки с печатью. Но я нашла его, и сегодня, сейчас он сможет со мной познакомиться. Мы с папой восполним все пробелы, все пустоты в наших душах. Мы были обделены: он не знал дочки, я росла без отца. Ступаю на крыльцо. Сама себе кажусь сопливой девчонкой, которая благотворительным печеньем торгует. Но кулак сам находит дверь, костяшки пальцев стучат по ней, и не проходит и секунды, как дверь открывается.

– Здрасте. – Мой голос тоже звучит совсем по-детски, тоненько. – Вы – Джеймс Буковски?

– Он самый. А в чем дело?

Нет, не может этот человек быть моим папой. Во-первых, папа моложе; папа должен быть ровесником маме. Во-вторых, на этом напялен галстук, и рубашка у него свежеотутюженная, даром что рукава закатаны. Волосы на висках уже седеют, и вдобавок – этакая пижонская, щипаная бородка. Но у него синие глаза и густые брови – как у меня, совсем как у меня. Нет.

– Извините, вы, случайно, не… – начинаю я. – Вы не музыкант Джеймс Буковски?

– Нет. Я – профессор.

Он напрягся. Наверно, думает, что я – фанатка буйнопомешанная.

– Я преподаю экономику. Так в чем дело?

Значит, все-таки не он. Чувствую облегчение; или это только кажется?

– Пустяки. Извините.

Я ухожу. Я уже почти ушла. Он так и стоит в дверях.

Вдруг что-то заставляет меня резко развернуться в прыжке, будто я – балеринка из музыкальной шкатулки.

– Меня зовут Виви. Вам ведь это ни о чем не говорит, правда?

Я уверена, что он и бровью своей толстой не поведет – но у него лицо аж перекашивается. Он челюсть роняет; кажется, я даже слышу звон осколков по бетонному крыльцу. Взгляд из недоуменного становится злым, причем в долю секунды. Ничего не понимаю. Я, его дочка, наконец-то здесь; я его отыскала, я для него сюрприз приготовила. Он делает шаг с крыльца, плотно закрывает за собой дверь. Плотно, но недостаточно быстро. Я успеваю увидеть фотографии в прихожей. Фотографии его настоящих детей.

– Откуда тебя принесло?!

Я буквально парализована. И не я одна – садовые гномы тоже застыли от ужаса. Лицо Джеймса Буковски наливается кровью, распухает. Того гляди лопнет.

– Ты не можешь здесь находиться.

Боже, это все-таки он. О боже, этот человек – мой отец, и он меня ненавидит, а его жена и дети о моем существовании не догадываются. Мне хочется сказать: «Нет, это ТЕБЯ откуда принесло? Это ТЫ не можешь здесь находиться!» Все неправильно! Мой папа – не такой. Не зануда профессор экономики, не женатик с ипотекой! Мой папа – рок-музыкант, свободный, как ветер, с непостоянным, неугомонным сердцем. А этот… Этот – обычный дядька, стареющий обыватель.