Миг столкновения

Письма Адеша лежат на своем месте. Рядом с ними – пачка фотографий, подписанных маминой рукой; буквы угловатые, с наклоном и сильным нажимом. «Мы с мамой»: на фото маленькая мама и ее мать, моя бабушка, умершая совсем молодой. «Кэрри & Адеш»: мама с Адешем, оба в профиль, улыбаются, соприкасаясь носами, закрыв глаза, будто пребывают на седьмом небе от любви. «Моя Вив»: я в возрасте четырех-пяти лет, в розовых солнечных очках, держу рожок мороженого на отлете – позирую. Этими фотографиями мама больше всего дорожит. Но нигде нет фотографий отца, или мамы в девятнадцатилетнем возрасте, или беременной мной.

Прерываю поиски; не судьба, значит, пока обнаружить информацию об отце. Горизонт только-только осветился первыми лучами. Прижимаю ладони к стеклянной стене гостиной – той самой стене, которая напоминает: единственная преграда между человеком и природой – это стройматериал толщиной в дюйм. Как ни крути, а дом – лишь часть экосистемы, и не важно, деревянная эта часть, пластиковая с утеплителем или просто стеклянная. Глупо воображать, будто человек существует отдельно от природы; ужасно глупо.

Даже не спрашивайте, как работает моя необузданная мысль, по каким принципам перескакивает с пятого на десятое. Просто взаимозависимость вызывает ассоциации с бюрократией – а почему, я не в курсе. И вот уже в висках бьется вопрос: а где наши с мамой документы? Где карточки соцзащиты, где свидетельства о рождении? Дома, в Сиэтле, мама держала их в сейфе; я так и не сумела разгадать код, сколько ни пыталась. Мама не из тех, кто потащит на летний отдых все бумаги; но и не из тех, кто не позаботится прихватить самые важные документы на всякий пожарный случай. Следовательно, они должны быть где-то здесь.

Мысль потрясает меня; роюсь в ящиках как сумасшедшая. Пусто. Пусто. Пусто. Сдергиваю ящик с шарниров, вещи летят по всей комнате, будто торнадо прошелся. Наконец в дальнем углу Ричардова шкафа, там, где висят мамины платья и блузки, обнаруживается ненадписанный пакет из коричневой бумаги. Наши с мамой свидетельства о рождении, наши карточки соцзащиты, мамина страховка. И еще длинный конверт. Обратный адрес – юридическая контора в Вашингтоне. Выхватываю свое свидетельство о рождении, разворачиваю, чудом не порвав. Вивьен Ирэн Александер. Ну да, мама назвала меня в честь обеих своих бабушек. Мне всегда нравилось, что инициалы образуют полноценное слово. Родилась в Олимпии, штат Вашингтон, 23 июля. Как раз на стыке двух знаков – ранимого Рака и необузданного Льва. Впрочем, сама я себя считаю Львом. РРРРР! Мать: Кэрри Роуз Александер.

Отец: Джеймс Буковски.

Вдох. Приступ удушья. Длинный выдох. Грудная клетка ходит ходуном.

Дрожу, словно какая-нибудь зверушка перед землетрясением; слезы набегают прежде, чем дочитываю документ…

Я все еще жива? Странно.

Трясущимися пальцами вынимаю листок из другого конверта. В нем сказано, что опека надо мной полностью передается моей матери, а это значит, отец не имеет права возникнуть у нас на пороге и предъявить на меня права. Документ нотариально заверен еще в год моего рождения. Внизу – подпись отца, невнятная закорючка. Единым махом отец вычеркнул меня из своей жизни.

Моего отца зовут Джеймс Буковски. Место рождения – Беркли, Калифорния. От новой информации сводит скулы. Кровь кипит в венах, зудят нервные окончания. У моего отца есть имя, это имя – Джеймс. У него есть фамилия – я бы никогда такую фамилию не угадала, даром что могла бы ее носить, сложись все иначе. Как отца называют близкие – Джим? Джимми? Он так и живет в Беркли или переехал? И почему, почему, почему мама так со мной поступила? Почему она меня изолировала от отца? Может, он – социально опасный тип; может, мама меня защищает?

Наверно, до сих пор я считала, что никогда ничего об отце не узнаю; а вот хотела ли я знать? Хотела или нет? Нет, не хотела. А теперь хочу. Я не знаю. Я сама не знаю.

Как ни дорога мне моя прежняя жизнь – жизнь балерины из двадцатых годов, – я безмерно благодарна настоящему времени за наличие интернета. Я залезла в поисковик, печатаю, щелкаю мышью, пальцы стынут и дрожат. Сколько же личной информации можно вот так вот запросто найти – просто мороз по коже! Хотя сегодня это мне на руку.

Джеймс Буковски из Беркли? Есть такой. Вот он. Работает в колледже. Уж не музыку ли преподает? Может, и профессорскую степень имеет? Ну правильно – в молодости любил рок, потом стал педагогом. Вполне могло такое случиться.

Только мне надо знать наверняка. Даже если это не он – мне все равно надо знать.