Читаем Миг столкновения полностью

Миг столкновения

– Джонас, ты лучший в мире брат. Всякому случается повысить голос. Не переживай.

– Мне стыдно. Я себя чувствую…

– Виноватым, да? Это ничего. Бека и Исаак знают, что ты их очень любишь. И вот что я тебе скажу. Ты все пытаешься не показывать младшим свое горе; но, может, лучше пусть они видят, а?

В детстве мама тоже гладила меня по спине. Наверно, в этом все дело. Очевидно, что я устал от роли родителя. Я тоже нуждаюсь в заботе. Неловко это признавать, но мне порой хочется стать ребенком. Да, я помню: мне семнадцать. Не к лицу в этом возрасте ждать поглаживаний по спине и уверений, что все образуется. И что я, вопреки собственным ощущениям, вовсе не наворотил дел.

Слов я по-прежнему не нахожу, поэтому Элли продолжает гладить меня.

– Знаешь, в прошлом году я готовилась к контрольной по математике, а Лина все ко мне приставала: поиграй да поиграй со мной в лего. Только сосредоточусь – вот она. «А час уже прошел? Уже можно играть?» В итоге она меня достала. Я велела ей заткнуться и прогнала из комнаты.

Решаюсь отнять ладони от лица. Уже не так страшно смотреть в глаза Элли.

– Лина разревелась, – продолжает Элли. – А следом за ней – и я. Знаешь, как мне было стыдно?

– Правда?

Выходит, Элли – чуть ли не самое доброе, самое деликатное создание из всех, кого я встречал, – тоже довела до слез младшую сестренку?

– Правда.

– С ума сойти. Не представляю, как я теперь им на глаза покажусь.

Элли пожимает плечами.

– Да очень просто. Пойдешь домой, извинишься. Объяснишь, почему именно так отреагировал. Они только еще больше тебя любить будут, сам увидишь.

Да, а вдруг они мой вопль на всю жизнь запомнят? Что тогда? Я столько времени пытался им приемлемые условия создать, а у них в памяти только одно отпечатается – как я их засранцами обозвал.

– Хорошо бы.

– По-моему, пора тебе поговорить с мамой.

Ладошка Элли замирает на моем позвоночнике.

– Скажи ей, Джонас, что больше не можешь. Что выдохся. Я твою маму всю жизнь знаю. Если ей объяснить, до чего вы с Сайласом и Наоми доведены, она… очнется. Ей нужна помощь взрослых людей. Ей нужен врач. Или групповая терапия.

Оборачиваюсь. Под моим взглядом Элли тотчас отнимает руку.

– Сам знаю. Отчасти поэтому я сегодня сорвался на младших. Твой отец был у нас, и мама притворялась, что с ней полный порядок. Твой отец не догадался. Это-то меня и добило. Для других, значит, она может притвориться, а для нас, для детей, – фигу. Ну так и я больше не могу делать вид, будто все в ажуре.

Вот оно. Пока не произнес эти слова, сам не понимал толком, в чем все дело.

– Скажу маме, что ей нужен специалист. И поскорее. Если она не послушается… Если не послушается – все выложу твоим родителям.

Трудно, до боли в кадыке, сглатываю. Мне тошно от одной мысли, что придется предъявить ультиматум родной матери.

– Думаю… думаю, папа это одобрил бы.

Откидываюсь на качелях, чуть отталкиваюсь ногой.

Качели со скрипом раскачиваются. Мы долго молчим, наконец Элли произносит тихим голосом:

– Мне тоже так кажется, Джонас.

– Спасибо.

Говорю спасибо просто потому, что больше ничего не лезет в голову.

– Извини, что вломился и загрузил тебя.

Теперь, когда я, стараниями Элли, успокоился, мне даже представить дико, что я примчался сюда, дымясь от ярости, как какой-нибудь Халк. Элли помогала родителям, а я топтался на лужайке – ни дать ни взять псих, который из приюта улизнул.

– Я рада, что ты выговорился, Джонас. Правда, я очень рада.

По лицу Элли видно – она еще что-то хочет добавить, но колеблется.

– Знаешь, если бы мы поменялись местами… в смысле, если бы это не твой папа умер, а мой, я бы за тебя и твоих близких цеплялась. Мы ведь давно знаем друг друга. Не так, как в школе ребята знакомы. Мы будто родные, будто из одной семьи. Мы росли друг у друга на глазах. И нам нечего скрывать, потому что мы и так всякое видели. Неловкие моменты, слабости и прочее.

Неловкий момент – это про меня. Его-то я и переживаю. Элли может быть какой угодно доброй и милой, только ситуация от этого не меняется.

Мы встаем. Элли хлопает меня по плечу. Правильно: объятия были бы совсем уж неуместны. Тяну «увидимся», будто последний лузер. Будто только и делаю, что ищу здесь утешения. Двигаю домой.

Дома все происходит очень быстро. Усаживаюсь с Бекой и Исааком на диван, извиняюсь за то, что сорвался. Объясняю, что беспокоюсь за них и за маму, что каждую минуту тоскую по папе. Все навалилось, чаша переполнилась, вот я и не выдержал.

– Ты никогда не говорил, что скучаешь по папе, – шепчет Бека.

– Ну а как же? Конечно, скучаю. Знаешь, Бека, насколько мне папы не хватает? Я все время тоскую. Когда готовлю – особенно.

Раньше мне казалось, если младшие узнают о моей тоске, им станет только хуже. Я ошибался. Бека с Исааком переглядываются. Похоже, у них, наоборот, камень с души свалился.

– Когда тебе плохо, ты сразу нам говори, ладно? – просит Исаак. – И мы тоже сразу будем говорить.

– Ладно, Исаак. Ладно, Бека.