«Миги» против «Сейбров»

Посылали авиаполки на войну, а в документах писали — «в правительственную командировку». В наградных листах писали кратко «за образцовое выполнение служебного долга». В похоронках писали не «погиб в воздушном бою», а «погиб при выполнении служебного долга». Получалось очень интересно, когда везде и все знали, что в воздухе с американцами воюют русские, а официальная информация в России, в Советском Союзе везде об этом отсутствовала.

Одна сторона дела, когда руководство страны скрывало от своего народа, что наши парни участвуют в Корейской войне. Другая и главная сторона дела в том, чтобы и противник, который с нами воюет, то есть американцы, не узнали, что в воздухе они дерутся с русскими. Поэтому работа личного состава авиаполков и дивизий на земле и в воздухе проводилась сугубо конспиративно и секретно. Правда, это не получалось в воздухе, при управлении ходом воздушных боев. Установка на радиообмен на корейском языке в воздухе не привилась. Все штабные и другие боевые документы авиаполков отрабатывались одними и теми же лицами, чтобы избежать утечки информации. Даже летные книжки во многих авиаполках заполнялись не летчиками, а штабниками. Вся документация штаба, связанная с боевыми действиями полка, была надежно закрыта как от противника, так и от своих. Если я был в курсе всех дел полка, связанных с боевой работой, участвуя в ней сам и ежедневно подписывая боевые донесения, то об этом в полку никто ничего не знал.

Во избежание утечки секретной информации было запрещено в письмах домой писать о войне и обо всем, что связано с этим. Категорически запрещалось пользоваться фотоаппаратом, особенно на аэродромах, чтобы не было кадров с самолетами или их фрагментами. В этом причина крайней скудости фотодокументов, отражающих жизнь и дела наших летчиков в Корее, где три года не на жизнь, а на смерть шла борьба за превосходство в воздухе. У американцев же, да и у представителей других стран, фотоинформации и даже кинодокументов хватало.

Чрезмерная секретность очень часто затрудняла не только штабную, но и боевую работу авиаполка. Так, с целью скрытого управления полетами предпринимались попытки наладить радиообмен на корейском языке, используя переговорную таблицу. Эта затея провалилась сразу и так и не состоялась в дальнейшем. Полеты на боевое применение, как и полеты вообще, должны проходить только в определенном заданном районе, что, конечно, мы стремились выполнять добросовестно, хотя это не всегда получалось. Например, я много раз выходил за границы района безопасности, преследуя самолеты противника, и Бог меня прощал — все обходилось благополучно.

Боязнь утечки информации о том, что в Корее воевали советские летчики, сопровождала и преследовала нас много лет после Корейской войны. Летный состав, штабы полков и управленцы 324-й авиадивизии выехали поездом из Андуня в ночь с 31 января на 1 февраля 1952 года без самолетов и без технического состава, который остался со сменившими нас летчиками двух полков 97-й авиадивизии.

По инициативе уполномоченных особого отдела перед отъездом всем офицерам было строго наказано: «После пересечения советской границы не должно быть никаких сообщений ни матерям, ни женам о том, что мы возвращаемся домой».

На станции Маньчжурия всем летчикам выдали немного денег из расчета за воинское звание. Большинство офицеров, «соблюдая тайну», сообщили о проезде государственной границы, я же крепился и послал жене телеграмму только из Красноярска.

Так что на Ярославском вокзале в Москве нас встречали не только генерал-полковник Фокин, но и почти все наши жены.

На радостях моя супруга забыла в такси меховую муфту и кошелек с деньгами. Но эта маленькая утрата меркла в радости нашей встречи.

Сегодня многих будет интересовать материальная, в то время для нас весьма второстепенная сторона тех далеких событий. В командировке нам платили 50% оклада китайскими деньгами, а 50% нашим женам советскими рублями. Ни за «сбитые», ни командировочных, ничего-то еще не было.

В Советском Союзе мы должны были базироваться на аэродромах 97-й иад, которая сменила нас в Корее. Так 324-я дивизия вошла в состав Брянского корпуса Московского района ПВО и разместилась в городе Калуга. Полкам определили аэродромы базирования: 176-й гвардейский полк — на аэродроме Орешково, железнодорожная станция Воротынск недалеко от Калуги; 196-й авиаполк — на аэродроме Инютино, неподалеку от станции Балабаново Калужской области. Аэродром Инютино к приему и работе 196-го полка был не готов. Правда, в полку в то время не было ни самолетов, ни технического состава. На аэродроме не было ВПП, не было нормальных помещений, кроме неуютной казармы, 12-квартирного дома и нескольких мелких строений. Все это оставалось от размещавшегося здесь когда-то штаба расформированного прожекторного батальона ПВО.