Мигранты

— А я все же думаю так. Хотя и понимаю, что наивно, но всё ж. В душу человеческую нельзя не верить. Она тогда умереть может совсем, а это же против Божьего промысла преступление. Усовестились. Как есть. Страшные времена-то, страшные. Куда человеку податься? Кому душу открыть? Кто один-единственный простить может? Вот так-то. Только в Боге спасение их…

— А вы, значит, полагаете, что это все по его воле произошло? Вся эта… — Игорь попробовал найти слово, но не смог. Только рукой махнул вокруг себя: мол, посмотри сам.

— Я над этим думал, но только ответа не нашел, — смутился отец Андрей. — Мир наш кончился, это правда. В ужас и кровь погружаемся. Конец света? Может, и конец. Всадник Бледный… Глад… Мор… Третий ангел протрубил… Тьма…

Он бормотал все тише и тише, погружаясь в себя. Его губы продолжали шевелиться, но слов уже не было слышно. Глаза отца Андрея сделались стеклянными.

Дергать священника Игорь не решился. И без того было ясно, что тот испытал невероятный кризис веры, столкнувшись с ужасом реальности. Сыпать соль на его раны было совершенно лишней жестокостью.

В то, что весь этот кошмар делается по велению Господа, Морозов не верил. Произошедшее было человеческим. Слишком человеческим: дурным, гадким и отвратительным. Может быть, какое-нибудь новое оружие? Или эксперимент? Очередная дрянь! Дрянь пошлая и дурная. Игорь полагал, что Господь-бог мог бы придумать что-нибудь более впечатляющее и масштабное. А тут… Одним словом, в причинах катастрофы Морозов был более чем уверен: что-то наше, людское. Зато в тех испытаниях, которые выпадали на долю каждого конкретного человека, очутившегося в мясорубке, было что-то от Божьей воли. Но говорить об этом с отцом Андреем казалось не с руки.

И вскоре Игорь понял — почему…

Священник помотал головой, вздрогнул, прокашлялся.

— Что-то засиделись…

Игорь кивнул.

— Спать пора, — решил отец Андрей. — Что делать-то собираешься, страдалец?

— Делать? — Игорь поднял голову, посмотрел на теряющийся в темноте купол храма. Где-то там, потертое и потускневшее, скрывалось изображение неба. В этом было что-то таинственное, будто намек на какое-то движение, жизнь, о которой ничего не знаешь. — Сына найду. А там видно будет.

— Сына? Сына это хорошо, — задумчиво произнес поп. — А если чего, так возвращайся: вместе полегче будет. Как-нибудь зиму перебедуем, а там весна, глядишь…

Он оборвал фразу. Замер, прислушиваясь.

Игорь увидел, как глаза священника опять становятся странными, остекленевшими.

— Слышишь? — страшно прошептал отец Андрей. — Ты слышишь?

Морозов прислушался, но сначала ничего, кроме звенящей тишины и легчайшего потрескивания свечек, не услышал. Но затем… Действительно был какой-то звук. Игорь застыл, напрягся.

Это были шаги. Но не в храме, а на улице. Там, снаружи, на площади кто-то ходил. Не один, и не двое.

Много людей.

— Слышишь? — крикнул отец Андрей, хватая Игоря за плечи. — Ты слышишь?

— Тихо, тихо… — Игорь аккуратно отвел руки священника в стороны. — Ну, ходит кто-то, так что же?

— Это не «кто-то», — прошептал отец Андрей в лицо Морозову. Игорь поразился, каким безумным сделался его взгляд. — Это не «кто-то»! Это они ходят. Они ходят! Они бродят. Ногами топочут. Несут, несут красное мясо своему господину! — Священник прижал ладони к лицу и забормотал ритмично, будто заклинание: — Красное мясо своему господину. Не свинину. Не говядину. Тащат людскую убоину. Шерстью покрыты, чумазы и не мыты. Черные руки у них трясутся, злые глаза по сторонам косятся, лицом нетопыри, а наделе упыри… Упыри!

От громкого крика, усиленного пустым пространством храма, Игорь вздрогнул. Попытался вскочить, но не удержался — упал на спину.

А отец Андрей завопил:

— Упыри! Упыри!

Подскочил, забегал по темному залу. В черных развевающихся одеждах, он в этот момент больше напоминал призрака, чем человека.

— Упыри! Упыри! Упыри!

Поп притормозил. Нырнул за колонну, с натугой выволок оттуда большую бронзовую рынду и принялся колотить в нее обрезком арматуры. От дикого грохота Игорь заткнул ладонями уши. Но даже так, сквозь разрывающий душу звон доносились вопли отца Андрея:

— Господь пасетъ мя, и ничтоже мя лишить. Душу мою обрати, настави мя на стези правды, имене ради своего. Аще бо и пойду посреде сени смертныя, не убоюся зла. Не убоюся зла! Не убоюся зла! Не убоюся!

Эти крики, звон и грохот сводили с ума! Лишали последней возможности думать…

Священник бросил рынду и подскочил к Игорю. Схватил его за локти и, глядя безумными глазами в самую душу, закричал:

— Иди! Иди со мной, чадо! И покажу тебе долину смертной тени! Зло покажу, дабы мог ты отличить свет от тьмы! Иди со мной!

И он поволок обалдевшего Игоря к выходу. Легко — откуда только силы взялись? — откинул тяжелый засов, распахнул двери так, будто раскрывал створки адских врат. Откуда-то в руках пресвитера очутилась длинная палка, которой он погрозил во мрак.

— Упыри! Упыри! Не убоюсь я!

Ветер развевал его одежды и трепал волосы, безумные глаза смотрели в темноту.

— Смотри! — крикнул он, указывая посохом в ночь.

Испуганный Игорь глянул в указанном направлении и… обмер.