Миграции

Я не двигаюсь. Не могу — да как я могу?

— Я прошу тебя, — говорит Эннис.

Я смотрю на него, скрытого тенью от корпуса. Он повторяет: «Прошу тебя», и я лезу вниз. Мы опускаемся в воду, вдвоем, погружаемся, сплетясь, будто в объятии, удерживая друг друга в промежутках между ударами сердец, а потом он выскальзывает из моих рук и я остаюсь одна.

Мир надо мной — свирепое колыхание цветов и звуков. Подо мной покой.

Невесомость.

Полет.

Я нырнувшим бакланом устремляюсь к земле — крылья сложены, ноги отталкивают воду. Я легко рассекаю поток, задержав дыхание, чтобы не подниматься на поверхность, следую за темным силуэтом впереди. Легкие крепкие, сказал он мне однажды, и это правда, он может долго пробыть под водой, а у меня нет выбора, нужно протянуть столько же, потому что я не хочу, чтобы нас обнаружили из-за меня. Мы слишком быстро всплываем, чтобы глотнуть воздуха, но это не страшно: мы отплыли достаточно далеко, а искать нас пока не начали, они думают, что мы на борту, они думают, что я недвижно лежу на досках палубы.

Мы плывем дальше, мы почти у берега. Перед нами тут и там стоят пришвартованные суда: мы не знаем, куда направляемся, понимаем лишь, что должны уйти от…

Я замираю.

Название его — «Sterna Paradisaea». Оно и сообщает мне, что нужно делать: «Ищи ключи, они спрятаны повсюду». Это не просто ключ, это прямо-таки неоновая вывеска.

— Эннис, — произношу я, и он останавливается, ждет, пока я подплыву к нему в темноте. Дышит он тяжело: не привык к таким заплывам. Глаза безумные.

На сорокафутовой яхте со стальным корпусом темнота. Мы карабкаемся на палубу, прячемся под навес. Ключей нет, но, спустившись вниз, Эннис обнаруживает полный комплект.

— В кладовой всегда есть запасные, хмыкает он.

Я захожу в тесный гальюн, свет не включаю. Смотрю на силуэт собственного отражения, шлепаю себя по щеке, раз, другой, хочется, чтобы было больно, чтобы пошла кровь, и, не дождавшись ни того, ни другого, я едва не разбиваю лоб о стекло, однако Эннис оттаскивает меня, стискивает, не обращает внимания на то, что я бьюсь и рыдаю, пока я не утихомириваюсь, не обмякаю и не начинаю плакать у него на груди. Едва он меня отпускает, я отстраняюсь от попыток меня утешить, потому что — а что, если она умерла.

Мы ждем до рассвета. Пока полиция не покидает опустевший «Сагани».

Эннис ставит яхту с ним борт в борт и дожидается, пока я снова поднимусь на палубу.

— Ты пойдешь тоже, да? — спрашиваю я его, но он отвечает, что не может.

Он ждет, пока я обойду перетряхнутое судно, с которого полиция забрала почти все вещи, все интересное, включая и мой ноутбук. Впрочем, по причине параноидальной тревоги о рюкзаке, о сложенных в него драгоценных письмах, я всегда держала его глубоко под койкой, и мне неимоверно повезло: он все еще там, дожидается меня.

Я на всякий случай проверяю и рубку, однако, как Эннис и сказал мне заранее, штурвал заблокирован, так что даже если бы судно и было готово к плаванию, мы бы на нем никуда не ушли. Попрощавшись в последний раз, я спускаюсь назад на яхту, а потом мы с Эннисом проходим мимо «Сага-ни», корабля-призрака в сером свете зари, и я думаю, что же могло случиться с Леей, где она сейчас — в больничной палате или в морге, и мне хочется заверещать, но я сдерживаю крик, замыкаю там, где от него остается ожог, потому что он еще может мне понадобиться в тех краях, куда мы направляемся.

Когда мы выходим из бухты, Эннис встречается со мной взглядом, и между нами рождается невысказанное, но, я уверена, совершенно ему понятное. Возможно, конец у этой истории один — какого нам не пережить. Ведь нас всего двое, мы уходим на маленьком краденом судне, без компьютера и красных точек, за нами тонкой полоской сброшенной змеиной кожи тянется след разрушений.

Ни «до свидания», ни прощальных взглядов. У нас нет гарантии, что они смогут спокойно вернуться домой, хотя бы те, у кого есть дом помимо того, что сожжено в пепел из-за неверного шага, хрустнувшего черепа.

Мы, сколько можем, не сводим глаз с «Сагани». Уводя нас к югу, к самому опасному участку океана на этой планете, капитан, не скрываясь, плачет.

Во мне слишком мало живого, чтобы плакать. Слишком много животного.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

25

Когда дочь моя родилась бездыханной, захлебнувшись в водах моего тела, что-то в моей душе погрузилось в сон.

Я отправилась на поиски того, что способно ее разбудить.

СОЕДИНЕННЫЕ ШТАТЫ, НАЦИОНАЛЬНЫЙ ПАРК ЙЕЛЛОУСТОУН.

ШЕСТЬ ЛЕТ НАЗАД

Я ждала его в аэропорту. Этого не отнимешь. Я всегда прошу его поехать со мной, но он — существо иного рода. Ему нести собственные печали, собирать собственные силы, их он черпает в работе, а не в свободе от обязательств, не в странствиях и не в передвижениях, не в том, чтобы решительно ша гать вперед, не оглядываясь назад. И вот я бросила его снова, хотя обещала, что больше никогда.

Я больше не стану давать этого обещания. Унизительно для нас обоих.